Странствующий
Шрифт:
Но так выстроились обстоятельства, что в помрачении я сказал «нет» твоему рождению 3/4 и тебя не стало. Позже помрачение прошло. Но было поздно. И вот много лет я расплачиваюсь за свое решение и ношу в груди эту неисцелимую боль.
Но однажды ты сумел достучаться. Тебе как-то удалось пробиться сквозь невозможное 3/4 мою тупость, мой грубый цинизм. Маленький сын мой… не родившийся! Не носил я тебя на руках, не кормил из бутылочки с соской, не покупал тебе игрушки, не рассказывал сказки перед сном, не носил на загривке, не провожал в школу, с тревогой наблюдая, чтобы тебя никто их старших не обидел 3/4 не было этого!..
Но
3/4 Папа, не мучай себя. Все равно я тебя люблю.
3/4 Сынок! Ты отвечаешь на мое предательство 3/4 любовью?
3/4 Да, папа. Я тебя прощаю.
3/4 Мою подлость ты сумел простить?
3/4 А как же иначе 3/4 ты мой папа. У меня здесь много друзей, братиков и сестричек. У нас добрые воспитатели. О нас заботятся. Но ты у меня один, потому что ты 3/4 мой папа.
3/4 Прошу, не говори так! Я сойду с ума от боли!
3/4 Это раньше ты сходил с ума. А сейчас ты выздоравливаешь. И мне становится лучше, глядя на тебя. Мне тоже раньше было плохо. Но ты исповедал свой грех и понес наказание. И со дня твоей исповеди я стал расти. Когда мы встретимся, я смогу тебя обнять. А раньше я был меньше карлика.
3/4 Что мне сделать, сынок, чтобы хоть немного оправдаться перед тобой? Как загладить свою вину?
3/4 Ты уже это делаешь 3/4 ты встал на путь покаяния. Только прошу, не сходи с него.
Обретение мощей
По лесу идти приятно, особенно по такому, как этот: светлому, березовому с редким орешником. Под ногами кое-где попадается свежий звериный помет. В зарослях папоротника вспархивают давно не пуганные птицы. Огромные муравейники высятся шевелящимися пирамидами. Заяц в летней спецовке цвета хаки лениво упрыгивает за кусты, неуклюже выбрасывая длинные задние лапы. Ежик деловито тащит извивающуюся на колючей спине блестящую змейку. То наткнешься на обветшавший шалаш с кострищем, то ступаешь на поляну с таким обилием грибов, что и складывать куда не знаешь.
Но однажды случается находка, которая приносит некоторое волнение. Потому что смерть, даже человека незнакомого, всегда выводит тебя из покоя в область таинственную, непредсказуемую, где непосредственно сталкиваешься с хрупкостью и конечностью человеческой жизни.
Так происходит и на этот раз. После дивной солнечной полянки с веселыми ромашками, синеокими васильками и золотистыми зонтиками пижмы; после густого малинника, увешанного рубиновыми пахучими ягодами; после спуска в низинку пологим склоном холма, чуть не наступаем на россыпь человеческих костей. Стоим в повисшей тишине, а по ушам долбит барабанная дробь дятла, эхом разносимая по лесу.
3/4 Нужно бы предать останки земле, 3/4 шепчет Валерий.
Дело, конечно, необходимое, только вот чем? Порывшись в рюкзаках, находим нож и ложку. Еще поодаль разыскиваем кол с острым концом. Хорошо еще, что почва мягкая, рассыпчатая.
3/4 Посмотри, 3/4 говорит он, 3/4 какой хороший цвет у костной ткани черепа. Янтарный, ровный, без пятен. Видно, человек был высокой жизни. Может быть, даже мученик.
Передо мной раскрывается пространство, и вижу я одинокого монаха с лопатой на плече. Не первый год ходит он в этих краях. Знает, в каких местах нужно искать умерших. Рядом с почтовыми трактами, недалеко от селений или в густых чащобах 3/4 там чаще всего замерзают странники, нападают на людей разбойники или звери лесные. Иногда идет монах по наитию, сам не ведая куда. И как бы случайно в густых кустах или под горкой сухой листвы встречает драгоценную находку.
Просит Даниил прощения у умершего, что нарушил сон его останков, молится о упокоении раба Божия, собирает кости в мешок и несет на спине в сторону погоста. Поначалу запах тления очень досадовал, мутил, голову кружил, но потом Даниил притерпелся. Даже лучше ему стало. Дело в том, что с юности носит он для обуздания плоти веревки пеньковые на теле. Они как нож врезаются в кожу и сильно эти раны болят от движений. Однако, с покойником на спине боль от веревок проходит, будто их и нет.
Дивное дело случается иной раз. Вот прошлой весной находит он оттаявшее тело покойника. И такой он оказался белый, ровный такой… как мраморный ангел, который помещик на кладбище установил. Почистил Даниил его, положил аккуратно в мешок, взвалил на спину и двинул на восток. Пока нес, молился потихоньку и словно воочию видел кончину паренька. Умер странничек, как заснул: тихо так, мирно, с улыбкой.
Или, к примеру — осенняя монахиня. Ту волки загрызли в чащобе. Ну, спрашивается, зачем так далеко забираться этой хрупкой девочке в эдакую глухомань? Но, тут уж чего… У каждого свое расставание с этим миром. Волки ее несильно потрепали, лица не тронули вовсе. Хорошее лицо у нее было, спокойное, только синее. А как Даниил ее в могилку опустил, да панихиду стал читать 3/4 глядь, а монашенка лицом розоветь стала. И ручки такие мягкие сделались, не то что раньше, никак положить крестообразно не мог. А тут легли, как живые. А перед тем, как страдалицу эту земелькой присыпать, он почуял, что от нее дух такой ароматный пошел, словно от иконы мироточивой.
Да, множество дивных покойников довелось Даниилу похоронить. Однажды приснилась ему красивая обитель, как бы светом наполненная. Монахи там были все в белых мантиях. Поначалу-то Даниил робел черной, старой своей ряски. Ему казалось, что запах тления впитался в его одежду навсегда. Стоял только, как пень, да головой в стороны вертел. Подходит к нему Игуменья в царской порфире, за руку берет и ласковым голосом знакомит с ангелоподобными монахами. И тут открылось Даниилу, что он всех знает. Это их тела предавал он земле.