Странствующий
Шрифт:
Утром после молитвы вспоминаем о костях. Спрашиваем бабушку, где ближайший погост. Она говорит, что за околицей у леса есть старое кладбище с часовней, а если настоящее, большое, 3/4 то у батюшки за четыре километра. Правда, батюшку нам сегодня все одно не застать. Берем лопаты и идем на местный погост. Бабушка увязывается за нами. Ойкает, шаркает, кряхтит, но от нас не отстает. Пока копаем могилку, она рассказывает, кто упокоился под здешними крестами. Ее послушать, так что ни человек, то праведник или мученик.
3/4 Как бы нам войти в
3/4 Очень даже запросто, 3/4 поясняет бабуля. 3/4 Отпирай дверку и входи.
Поднимаем мешки с косточками и вносим в часовню. Бабушка зажигает свечу, из-за бумажной «Казанской» в деревянной рамке достает старенький требник и кладет на аналой с заплатанной парчой. Валерий приступает к чтению литии, совершаемой мирянином. После завершающих «Вечная память» и «Душа его во благих водворится…» мы наклоняемся к костям и ощущаем мягкое благоухание. Постилаем на дно могилы холстину, раскладываем кости. Валерий просит прощения у останков, как у живого человека, и аккуратно вынимает из черепа зуб: мощи святого.
Сооружаем могильный холмик с импровизированным крестом из реек штакетника. Идем в лес за хворостом. Втроем набираем большие вязанки и тащим к бабушке домой. Пока она готовит обед, мы повторяем рейс еще трижды. Бабушка не верит своему счастью:
3/4 Теперь топлива на два года хватит.
В избе попахивает печным дымком и распаренной картошкой в мундире. Но бабушка водит носом, и чутье приводит ее к нагрудному карману Валерия, который изымает оттуда зуб. Благоухание от зуба усиливается и разливается волнами по всей избе.
3/4 Видно ты, брат, действительно святой.
«Я за тебя молиться стану…»
Удивительно хорош этот городок. Улицы напоминают парковые аллеи. Густая листва деревьев и заросли кустов скрывают от глаз путника дома. Вездесущие цветы в торжество изумрудных переливов добавляют яркие ароматные вкрапления. В этот полуденный час улицы пустынны. Иногда глаз различает в буйных зарослях кошку или собаку, возлегающих на боку в ленивой истоме южан, пережидающих полуденный зной за сиестой.
Центральная площадь также немноголюдна. Только вдоль стихийного лотошного ряда бродят потенциальные покупатели. На них без особого интереса косят сощуренными глазами краснощекие торговки, видимо, не ожидая от них ничего, кроме праздных вопросов.
Вдруг навстречу, из-за угла павильона выходит и приближается ко мне … моя бывшая невеста. Она все так же молода и свежа, будто и не минуло двух десятков лет со дня нашего последнего рокового свидания. Должно быть, моя физиономия лучится безыскусным счастьем безумца. Будто со стороны, слышу свой сдавленный голос:
3/4 Здравствуй, прекрасная фея из сказки! Ты, кажется, сумела вырваться из лап времени. Нет, не зря мое сердце принадлежало тебе лучшие годы юности. Ты по-прежнему красива и загадочна.
И вот в моих ладонях подрагивают ее длинные пальцы, а огромные серо-голубые глаза струятся детским восторженным интересом,
3/4 Ну, здравствуй, Дашенька!
Ее пальцы в моих ладонях каменеют, глаза сужаются.
3/4 Я не Даша, 3/4 растерянно произносит она онемевшими губами.
В эту секунду черного провала, когда земля растекается под ногами и все вокруг куда-то рушится… В этот сокрушительный миг неизвестно откуда между нами вырастает растрепанная женщина и визгливо кричит:
3/4 Эт-та что ты себе позволяешь! А ну отстань по-быстрому!
3/4 Мама, он назвал твое имя. Кажется, нас с тобой… перепутали.
Девушка смеется, прикрыв рот ладошкой, и не без интереса наблюдает немую сцену взаимного опознания старых знакомых.
(«Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь корнями…»)
…Оправившись от шока, разглядываю просторную комнату, обставленную в лучших традициях начала восьмидесятых. Мы с Валерием сидим за большим столом, застеленным хрустящей пластмассовой скатертью, а мама с дочерью весело сервируют стол. Мама Даша сильно располнела. Старенькое платье обтягивает ее желеобразные округлости. На голове короткие обесцвеченные перекисью волосенки, торчащие в разные стороны. Помнится, этот волосяной хаос остряки нашей юности называли «взрывом на макаронной фабрике». Над округлыми дрябловатыми щеками из-под нависших век поблескивают заплывшие глазки. Я с надеждой пытаюсь разглядеть в этой чужой женщине хоть что-то, напоминающее прежнюю Дашу, но… увы.
(«…Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой»)
3/4 Ленок, пузырек достань!..
3/4 Может, не надо, мам?..
3/4 Ты чего! Видишь, Тихон в гостях. Старый друг. Это нужно обмыть.
Так обозначается еще одна беда, живущая в этом доме. Алкогольная. Вообще-то в той или иной мере алкоголь каленым железом прошелся по всему нашему «потерянному поколению», чья молодость пришлась на семидесятые-восьмидесятые годы мертвецкого застоя. Мы с Дашей тоже частенько выпивали. Только в юности, когда организм крепкий, это почти не имело последствий.
После первой рюмки Даша рассказывает свою историю. На пятом курсе она вышла замуж за парня из карьеристов. Сначала он распределился на завод, поработал заместителем начальника цеха. Потом его стали повышать по партийной линии. Довольно быстро он вырос до секретаря парткома завода, затем «продвинули» секретарем в райком, а затем и в обком. Оттуда его с семьей направили с повышением в этот городок, первым секретарем горкома. Здесь они получили большую квартиру, дачу, купили машину. В общем, «как сыр в масле катались». Ну, а потом «шарахнула» перестройка. Муж попробовал заняться бизнесом, но прогорел, запил. Они обнищали. Познакомились с голодом. Даша водила Леночку по гостям, где кормили. Потом муж ушел к другой женщине с деньгами. А они с дочкой остались одни.