Странствующий
Шрифт:
3/4 Тоже мне проблема, 3/4 бурчу и достаю из рюкзака новенький справочник монастырей. 3/4 Возьми. С помощью этой книжки ты за пару часов расправишься со своими запасами.
3/4 А вы… не поможете мне? 3/4 поднимает, наконец, на нас водянисто-голубые глаза, в которых смятение и страх.
3/4 Поможем. Ты прости, Миша, можно тебе задать прямой мужской вопрос?
3/4 Конечно.
3/4 Ты, судя по всему, парень бывалый. Наверняка не раз смотрел смерти в глаза. Откуда сегодня в тебе этот страх?
3/4 Не знаю, Тихон, 3/4 выдыхает он, пожимая плечами. 3/4 Сам удивляюсь. Эта женщина… она сказала, что после отпевания таких, как я, бесы в ад забирают. Я-то думал, что здесь, в этой жизни отмучился —
3/4 Теперь понятно. И горел бы ты уже в аду, Миша, как миленький. Горел бы… Но видишь, как Господь все для тебя устроил. «В нужном месте, в нужное время» ты оказываешься рядом с верующей женщиной. Да не просто с какой-нибудь тихоней, которая от косого взгляда бежит, сломя голову. Но именно с такой, что не хлопнулась в обморок от твоих «авторитетных» подвигов, а прямо в глаза сказала то, что нужно. Что нужно для твоего спасения. Так что не унывай! Считай, тебе крупно повезло.
3/4 Правда?
3/4 А ты что, не видишь очевидного? Сколько дней ты с распахнутым кошельком по родным просторам колесишь?
3/4 Три недели.
3/4 Насколько мне известно, за этот срок твои хозяева тебя должны были раз семь найти и убрать. Одна машина твоя 3/4 такой маяк прекрасный, как волосок на лысине.
3/4 Значит, это защита от Бога уже работает?
3/4 Еще как! 3/4 киваю. 3/4 А чтобы на душе полегчало, нужно исповедаться в церкви.
3/4 Да мне предлагали. Только если они от десяти кусков в обморок чуть не падают, то что будет с ними, когда я про свой криминал расскажу. На мне ведь и кровь есть.
3/4 Кто бы сомневался… Только это, Михаил, уже не твоя забота. Сегодня гораздо больше можно удивить милосердием, чем убийством.
3/4 Это точно. Как ты это сказал о той женщине? «В обморок не хлопнулась»? Это точно. До чего женщин своих довели 3/4 убийц бояться перестали.
3/4 Еще один вопрос, Михаил. Не для праздного любопытства, а чтобы понять. Скажи, что испытывает человек, когда убивает другого человека?
3/4 Руководило мной чувство справедливости. Ни гнев, ни ярость, ни страх… Понимаешь, есть законы. Один из нас преступил закон. Обворовал своих, скрысятничал. Что может быть гнусней? Я за него поручился. Выходит, что и отвечать мне. Деньги свои по его счетам внес. И убирать его мне пришлось. Ты спросил, что я испытывал? Перед выстрелом я был совершенно спокойным, даже бесчувственным. Нажал на спусковой крючок, прозвучал грохот, заложило уши. А когда увидел, как бывший друг упал на пол… В моей голове пронесся шторм. Потом охватил холодный озноб. А потом я стал снова абсолютно спокоен. Через несколько минут я выпил немного водки. И понял, что теперь мне всё можно. Понимаешь 3/4 всё! И только сейчас приходит понимание, что это был обман. Что вся моя жизнь была сплошным обманом. …Когда «всё можно» 3/4 это значит, для тебя открыты двери ада! И ты туда падаешь…
В течение двух дней мы отправляем крупные суммы по монастырям, развозим по нищим сельским храмам, раздаем нищим. Заезжаем к нашей бабульке, что при погосте. Не забываем батюшку Игоря. Наведываемся к Даше с Леной. Действительно, всюду приводим наших полунищих людей в некоторое подобие шока.
Но самое главное происходит в сельском храме, где Михаил исповедуется. Плачущий разбойник, даже если он в роскошном наряде 3/4 это зрелище незабываемое. Но какое лицо у него после исповеди! Красный нос и веки, но теплое лицо оживающего человека.
Последним пунктом нашего с Михаилом вояжа становится монастырь. Вратарником здесь, как и прежде, служит отец Леонтий. Высокий, крепкий, с прямой спиной, светло-русой длинной бородой, такими же пушистыми волосами, упрямо
Рассказывает, как рассорился с экономом и подался было в скит, что в самом лесу километрах в тридцати отсюда. Но нет воли Божией ему там спасаться: каждую ночь эта святая обитель снилась. Апостол Иоанн звал его назад. Что делать… Приплелся назад, как побитая собака. Встал на колени перед вратами и два часа так простоял, со слезами умоляя простить окаянного. Вышел настоятель, обнял беглого монаха. И слезы вместе с ним пролил. «Так что прощен. Теперь мне отсюда никуда!» 3/4 завершает свою повесть отец Леонтий, улыбаясь одними серо-голубыми глазами.
Михаилу здесь очень нравится. Действительно, тишина внутри крепостных стен такая, что страшно нарушать ее даже своими шагами. За собором от дороги сразу крутой спуск к реке. Отсюда открывается раздольный вид на пойменные луга, летящие до самого леса на горизонте. Неохватные глазом воздушные просторы отрывают сердце от земли и возносят в пронзительно-синие высоты. Даже если молча смотреть на это величие, то душа наполняется чувством присутствия Творца.
Обходим собор, подходим к колокольне. Но вот у стены я замечаю свежую могилу. На деревянной табличке дубового креста вырезано кириллицей знакомое имя…
…Ушел человек от нас. Ну, казалось бы, что странного в уходе больного старика? Почему же сердцу так тесно в груди?
Мне удалось соприкоснуться с ним однажды, да и то лишь едва-едва. Многие недели, месяцы после нашей встречи до меня доходили вести: он продолжает болеть, у него сильная астения. Он с утра задавал себе ритм и упорно делал свои последние дела, из последних сил. Превозмогая тупую ноющую боль, разливающуюся по всему телу тяжким бессилием.
Как возгорелась в нем эта жажда сделать как можно больше для Того, Кто вызвал его из суетной толпы и призвал к Себе? У него имелось большое дело на земле: лечить наркоманов. Ну что бы ему не успокоиться на этом? Нет, его призвание Свыше оказалось сильней, чище, богаче. Он делал много для Иоанно-Богословского монастыря. Впрочем, бывает ли много от человека Богу? Не в вечном ли неоплатном долгу мы перед Спасителем, растерзанном за нас на позорном славном Кресте? Но по Своей неоценимой милости Он принимает от нас столько, сколько нам посильно 3/4 то есть почти ничего. Да и кто способен оценить наши жертвы Богу? Только Он, прозревающий самую глубину нашего сердца. Только Тот, Кто при жизни на земле в медной лепте вдовы узрел великое богатство.
Несколько последних лет он отдавал все заработанные деньги в монастырь. Увешанный сумками, носился по Москве, выпрашивая у знакомых все полезное: деньги, книги, иконы, утварь, еду… Все больше пешком, экономя каждую копейку даже на транспорте. И увозил в далекий нищий монастырь.
Мы встретились с ним в переходе метро. Он обнял меня, шепотом назвал братом, извинившись присел на корточки, обхватив руками живот. Оттуда, из резаного-перерезаного желудка, пульсирующая боль хлестала по всему телу. Он глубоко дышал, пережидая приступ, и сквозь огонь боли 3/4 бледный, седой 3/4 синими губами улыбался мне… застенчиво улыбался!
После той встречи я искал его, чтобы съездить в монастырь именно с ним. Чтобы услышать, что это для него. Чтобы наговориться всласть, досыта. Меня все интересовало в нем: детство, работа, болезнь, что он читает, о чем думает, что кушает. Но самое главное 3/4 это его любовь к апостолу Любви и его обители. Но, видимо, нет на то воли Божией. Или я того не стою… Досадно мало знаю об этом человеке. Но достаточно, чтобы полюбить его как старшего брата и после его смерти всю ночь слезно горевать о его уходе.