Странствующий
Шрифт:
Итак, сытые и свежие, вступаем на путь странствий. В нашем случае, на асфальт двухрядного шоссе. За спиной на палках сушатся носки, над нами струится синее небо, а вперед изогнутой стрелой летит блестящее от полдневного зноя шоссе. Валерий запазушным крестом осеняет четыре стороны горизонта, достает из кармана четки и продолжает обычную работу. Я еще верчу головой, наслаждаясь природными красотами, а странник уже «ушел на глубину» умного делания. Включаюсь постепенно в работу и я. Иногда мне кажется, что Валерий как бы прокладывает дорогу моей слабой молитвенной пульсации, то и дело растекающейся по опасному древу познания падшего мира. За ним следом
Окружающее пространство тает, как мираж. Оно продолжает жить в переливах света и тени, цветных пятнах... Внешнее сознание привычно наблюдает дорогу под ногами и ближайшие препятствия. Ритм ходьбы и сердечных ударов сливаются с ритмом молитвы. Автоматическое чередование слов обрастает смыслом. Каждое слово вспыхивает собственным огоньком, сливаясь в единое пламя.
Какое-то время молитва скользит по льду стылого сознания, потом огненные слова растапливают лед и углубляются в сердце. Произнесение вырастает до робкой просьбы, затем — прошения. Огонь разгорается, и вот уже молитва полыхает, пламенеет. Наконец, живая мольба из горящего покаянием сердца взлетает в небеса к Престолу славы. Иногда из недр души всплывает черная туча забытого греха, заслонит на миг свет, но тут же попадает в костер и мгновенно сгорает.
Молитва живет сама, собственной жизнью. Будто в костер добавляется горючее извне, не от меня. Замирают суетные движения. Все прекращается и упраздняется. Есть только молитва в сердце и Тот, к Кому оно тянется изо всех сил. Мольба гибнущего создания к Спасителю 3/4 и ответное орошение росой благодати. Великий мир изливается в душу, затопляя все тихим светом. Куда подевались смятение и тоска? Страх и малодушие? Тянущая боль и неприятие всеобщей дисгармонии? Сейчас все приемлю спокойно. Потому что из сердца изливается неисчерпаемый поток огромной любви.
Сейчас, когда растаяли мои претензии к человечеству, его огромность просит молитв. И чистая молитва вновь льется и одаривает нас сладостью прощения. Она живет в моей глубине, и мне радостно, что сейчас обычное внутреннее сопротивление ей отсутствует. Видимо, это и есть счастье: полностью и безраздельно отдать себя истинной воле Творца, питающей нас Своею беспредельной любовью.
И это бесконечно радостно 3/4 ни к кому не испытывать неприязни. Передо мной длинной чередой проходят люди, с которыми доводилось встречаться. И 3/4 о, чудо! 3/4 все они сейчас милые и добрые, какими, должно быть, все мы и будем в небесном царстве вечной любви. И нет в них того, что так раздражало, отвращало.
Такое случается в нашей земной жизни только после взаимного прощения. Носишь, носишь в сердце обиду на человека. Тяжело при этом и грязно на душе. Но вот преодолеешь в себе барьер гордости, сделаешь шаг навстречу… и покаянно, глядя в глаза, скажешь «прости, брат!» А он, оказывается, тоже переживал эту боль отчуждения, и тоже страдал. И вот он прощает, мы обнимаемся, и нет у нас в душе ничего плохого: сожжено, стерто. Остались взаимная любовь, наше братство, наше обоюдное желание умереть «за други своя».
Мне сейчас непонятно, как это случается. Как мои враги, мои соблазнители, воры и растлители, лжецы и обвинители 3/4 все до единого в этот миг вечности превращаются в друзей. И это неважно. Тайна Божиего спасения и преображения душ человеческих 3/4 это все-таки тайна.
Какая-то сокровенная область души подсказывает, что и мне, и всем нам еще предстоит изумиться разгадке этой тайны. Там, за невидимой чертой, куда нам вход пока запрещен, где
Предвкушаю и верю: откроется нам такая бездна милостивой любви Иисусовой, что все лица человеческие зальют потоки слез — от радости и восторга. И это будут последние слезы человечества.
Та, которая «в обморок не хлопнется»
3/4 Эй, братишки-ребятишки! Ну-ка, давайте я вас подвезу, 3/4 весело кричит женщина из «фольксвагена».
Женщина за рулем при близком рассмотрении оказывается облаченной в черную длинную юбку и такую же кофту. Открытая улыбка и энергичные жесты — таких православных женщин немало сегодня в столице. За спиной таких дамочек-сестричек бурное комсомольское прошлое, неизжитые привычки которого они применяют и в церковной жизни. Она небрежно дергает рычаг передач и до упора давит ногой в «адидасовкой» кроссовке на педаль акселератора: «Оп-п-а-а!». Машина срывается с места, вжимает нас в мягкие кожаные сидения и в несколько секунд набирает скорость в сто двадцать километров в час. Господи, помилуй!
3/4 А можно поинтересоваться, куда мы так спешим? 3/4 спрашиваю на всякий случай.
3/4 В скит, братки! Вам понравится. У меня там старец знакомый. И еще друг и подруга. Так что всё организованно, никакой отсебятины. Меня зовут Глафира. А вас как величать?
Мы называем свои имена. А я напряженно пытаюсь вспомнить, где же все это уже было? Почему эта ситуация кажется знакомой?
3/4 …Подруга приходит ко мне домой и рассказывает, что у них новый батюшка появился, отец Георгий. Приезжаем с ней сюда, а я узнаю в нем своего бывшего приятеля Юрку. Я с ним в райкоме работала…
И тут я вспоминаю! Эта самая Глафира была секретарем райкома комсомола и называла себя Галиной. Мне же как-то доводилось ездить с ней на окашивание кольцевой автодороги. В восьмидесятые годы каждая комсомольская организация выделяла своих людей с косами. Мы становились на вверенном участке и срезали тупыми косами буйную травушку вместе с кочками и мусором. За нами следом ставили сушилки, наподобие крестов. Разумеется, сено это было пропитано ядом автомобильной гари и не могло иметь практического применения. Но ходили слухи, что некоторые подмосковные воинские части все-таки давали эту отраву в пищу скоту, мясом которого потом кормили солдатов.
Нас пытается обогнать «жигуленок». Глафира хмыкает, давит на газ и машет рукой машине, удаляющейся в зеркале заднего вида.
3/4 Ты, Глаша, замужем? 3/4 интересуюсь.
3/4 А ты что, можешь представить себе мужчину, способного быть со мной в паре?
3/4 Вообще-то могу. Это должен быть или совершенный тихоня, или эдакий терминатор с тяжелой челюстью.
3/4 Первые не нравятся мне, а вторым 3/4 я. На их век «кисок пушистых» хватит.
…Тогда на кольцевой мы целый день ездили с «райкомовскими» в трех микроавтобусах «Рафик» с новенькими косами. Нас, прикомандированных косарей, было человек семь, райкомовских 3/4 четверо. Галина одна из них, но самая «боевая». Она бегала с блокнотом по откосам, размахивала руками, громко ругала организации, которые оставили после себя острова нескошенной травы. Обещала всех «разгильдяев несознательных вызвать на бюро и пропесочить». Мы, косари, на каждой стоянке открывали заднюю дверь автобуса, порываясь взять косы в руки. Но нас останавливал толстенький солидный второй секретарь в очках: «подождите, мы сейчас немного определимся».