Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

Павлищева Наталья Павловна

Только тяжело будет игумену, если митрополитом станет. Государь, слышно, не очень советы да наставления жалует, невзлюбил со времён Сильвестра и Алексея Адашева. Как такому слово своё скажешь? Разве что вон Малюта Скуратов может, да и тот лишь об измене. Про другое государь и слышать не желает.

— Что будет? — вздохнул, поворачиваясь на другой бок, Власий. К утру он уже думал, что ничего хорошего. Но в сердце теплилась надежда на промысел Божий. Не зря Господь привёл Филиппа в Москву. Быть ему митрополитом, всем на радость! Ну, может, и не всем, Пимен с Левкием радоваться не будут, но таких мало, тех, кому соловецкий игумен к душе, гораздо больше.

Снова почти бессонная

ночь и утром тёмные круги под глазами. Снова внимательный, беспокойный взгляд Власия:

— Да ты здоров ли? Может, скажешься недужным? Вон какие синяки!

Филипп замотал головой на спасительное предложение протопопа. Чего уж тут, вечно бегать не станешь, чему быть, того не миновать. Перекрестился:

— С Божьей помощью осилю.

Провожая его к государю, Власий долго крестил вслед:

— Помоги тебе Господь!

Мало кому такую честь оказывают, соловецкого игумена Филиппа государь пожелал принять не просто в палате для беседы, а устроил в его честь трапезу! Другому радоваться бы, а Филипп озабочен сверх меры. Заметив это, Новгородский архиепископ Пимен завистливо покачал головой:

— Одичал ты совсем на своём острове, святой отец. Тебе бы улыбаться, а ты хмуришься. Эк тебя государь запомнил с давних лет! Или твои родичи напоминают?

Филипп поморщился:

— Никто обо мне не напоминает. Если бы не вызвали, я и сейчас не приехал бы.

Мысленно повинился во лжи малой, ведь собирался же ехать. Но говорить об этом Пимену, и без того завистливо блестевшему глазами, не хотелось.

— Экой ты скромный, как я погляжу!

Но это было не всё диво на тот день. Иван Васильевич мало того, что многих бояр и священников пригласил, но и удалился с Филиппом наедине поговорить за трапезой. Прибывшие молчали, всем было ясно, для чего весь этот сбор — митрополитом будет соловецкий шумен Филипп. Но сейчас многим думалось не о том. Вспоминали, что Филипп из рода Колычевых, тут же прикидывали, не обидели ли ненароком кого из таковых. Получалось, что обидели, потому как Колычевых что в опричнине, что в земщине поровну. Стоишь за опричнину, значит, противен земскому окольничему Михаилу Ивановичу Колычеву, а если за земщину, то берегись Фёдора Умного-Колычева, тот в опричной думе не последний.

Не будь они в царских палатах, так многие полезли бы пятернями в затылки. Интересно, за кого же будет новый митрополит? Вспоминали прежних, пытались вспомнить и самого соловецкого игумена, каков он был прежде! Так ничего и не придумали.

Разговор получился тяжёлым... Не смог Филипп смолчать.

Глаза царя бешено сверкнули:

— Молчи! Молчи! Ты не ведаешь всего! — Иван Васильевич почти вскочил, зашагал из угла в угол, полы развевались. Игумен тоже встал, негоже ему сидеть, коли государь стоит, хотя царь моложе вполовину. Иван, заметив э го, остановился, махнул рукой: — Сядь! Святой отец, кабы знал ты, сколько скверны, сколько изменства в Москве и на всей Руси, то не судил бы строго.

Филипп покачал головой:

— Государь, не верю, чтоб столько народа против тебя плохое замышляли... Не могут столь многие быть изменниками.

Царь вдруг всем телом повернулся к игумену:

— У тебя же Сильвестр-то жил? Неужто не сказывал, как я советчиков не терплю?

Игумен постарался, чтобы голос прозвучал твёрдо:

— Государь, я советов не даю. То твоё дело — государством править, но за людей печаловаться по долгу своему пастырскому должен...

— И ты туда же! Макарий с печалованными грамотами что ни день ходил: того пожалей, этого пожалей... Афанасий хотя и послушен был, а всё норовил уму-разуму учить...

Далось вам это печалование, точно других забот мало! — Махнул рукой с посохом: — Пойдём, ждут нас. После поговорим с тобой. — Вдруг приблизил лицо к лицу Филиппа и почти шёпотом добавил: — У меня к тебе тайный разговор есть. Только ты и поймёшь...

В палате и впрямь уже сидели, ожидая, бояре и члены Собора, священники во главе с Пименом. Входя вслед за царём в дверь, игумен с усмешкой наблюдал, как вскакивали даже те, кто с трудом двигался вообще, как согнулись пополам, отвешивая поясные поклоны, все, кто мог и не мог. Мысли Филиппа метались, словно мыши, попавшие в западню, постепенно осталась одна, крепнувшая с каждой минутой: от митрополии отказываться! А если настаивать станет, то пригрозить так же, как Афанасий, вольно покинуть митрополию. Не пожелает государь ещё одного сбежавшего первосвященника. Ничего государь с ним не сделает, дальше Соловков всё одно ссылать некуда, а в своей обители он и не игуменом согласен быть, а простым монахом. Почему-то мысль о том, что сослать дальше собственной обители его некуда, едва не рассмешила игумена, с трудом удержался от улыбки, только дрогнули уголки обычно плотно сжатых губ.

Те, кто заметил эту полуулыбку, решили, что государь с соловецким игуменом, видно, договорился. Стало легче на душе, всё же негоже церкви стоять без пастыря! А Филипп митрополитом будет достойным, не хуже Макария.

Иван Васильевич всячески выказывал своё расположение к соловецкому игумену, без конца твердя о его достоинствах и как духовного наставника, и как хорошего хозяина. Многие в ту минуту завидовали Филиппу, кто тайно, а кто и явно. Сам игумен, казалось, не очень-то доволен таким вниманием и похвалой.

Но когда государь в присутствии всех предложил игумену Филиппу занять первосвятительскую кафедру, тот вдруг... принялся смиренно отказываться, твердя о слабости своих сил и недостаточности здоровья.

Несколько мгновений царь в полном изумлении смотрел на соловецкого игумена, брови его полезли на лоб, а рот даже приоткрылся. Потом на всю палату⁷ раздался раскатистый хохот государя:

— Ты немощен?! Владыка, да ты быку за рога голову свернёшь!

Филипп упорно гнул своё:

— Государь, не о телесной немощи твержу, а о душевной. Я как малая ладья, неспособная носить большие тяжести...

Иван встал в полный рост, улыбка постепенно сползла с его лица, но он пока ещё не сердился по-настоящему, видно решив, что игумен попросту желает, чтобы его попросили. Сидевшие немедля вскочили тоже. Пришлось встать и Филиппу.

— Святой отец, государь и весь Собор нижайше тебе кланяемся, чтобы принял ты митрополию над нами грешными.

Немного похоже на юродство, но царя криками немедленно поддержали остальные. Кто-то, как Пимен, кричали, чтобы показать своё послушание государю, другие просили по зову сердца. Но стоило Филиппу раскрыть рот, как затихло всё. Иван тут же сел, сделав вид, что внимательно слушает, опустились на лавки и бояре со священниками.

Только того, что услышали, не ожидал никто. Недаром провёл два дня в Москве Филипп, он уже знал об опричнине то, что заставило потребовать вслух отменить её! Соединить государство воедино, как прежде было! Иван Васильевич сидел, вперив взгляд в говорящего игумена, по его лицу невозможно было ничего понять. Закончив гневную речь, Филипп произнёс то, чего сам от себя не ожидал:

— Если того не будет, то митрополитом мне быть никак невозможно! А если и поставят меня супротив моей воли, то всё одно — митрополию оставлю!