Страшные истории для бессонной ночи (сборник)
Шрифт:
— Вот и дед мой так же говорил.
— А чего ж ты его самого-то не позвал?
— Да не любит он…
Петруха стоял и слушал все эти разговоры разинув рот.
— Ну что, паря, нравится тебе с нами? — раздался рядом дребезжащий старческий голос.
Парнишка обернулся: подле него стоял, чуть заметно сгорбившись, бородатый старик весьма необычного вида. На голове у незнакомца красовался высокий шлем с роскошным резным гребнем и узорчатыми «ушами» по бокам. Петруха с восхищением отметил, что невиданная чудо-шапка, похоже, сработана полностью из дерева. Интересно,
— Вообще-то, нравится, — ответил Петруха, с любопытством разглядывая старика. — Весело тут у вас. Только вот не пойму я, дедушка, откуда вы все? Ведь нездешние, я же вижу. Из Солоновки, что ль?
— Да отовсюду, — махнул рукой дед.
— Как это? — не понял Петруха.
— Да вот так и есть, — пожал копытами старик. — Сам-то я, стало быть, тутошний.
Петруха усмехнулся.
— А вот и врешь, дедуля. Я тутошних всех знаю.
Старик хмыкнул в бороду.
— Всех, говоришь? Ну что ж… Меня Кириллом Григорьевым кличут.
— Ты гляди-ка! — подивился Петруха. — Да ведь и я тоже Григорьев! Григорьев Петр.
— Верно, — кивнул дед. — А отец твой?
— Иван Кириллович…
— Вот то-то и оно.
Петруха недоуменно уставился на деда.
— В каком это смысле?
Старик вздохнул.
— Верно Ефимка сказал: туголобый ты, однако…
— Какой еще Ефимка? — Петруху начинало понемногу коробить. — Этот, что ли, который сетью себя опутал, точно сом взбесившийся?
Дед не ответил.
Петруха насупился: ему вдруг стало казаться, что его тут держат за дурака. Он молча развернулся и хотел было уйти, но тут взгляд его замер, а душу объял радостный трепет.
Толпа перед ним расступилась, и по образовавшемуся проходу легкой плывущей походкой шагала ему навстречу стройная, облаченная в изящную меховую шубку девушка. Маленькая, едва ему по плечо. Волосы упрятаны под белоснежную шапочку, но черные глаза, ресницы-хвоинки, брови-крылья не могли принадлежать никакой другой…
— Она! — с благоговением выдохнул Петруха и хотел было уже шагнуть девушке навстречу…
— Посторонись, паря, дай ей дорогу. — Кто-то схватил его за рукав и оттащил в сторону.
А девушка проплыла мимо, лишь мельком взглянув на Петруху, и встала в середине круга. Окружающие в почтении сомкнулись.
— Кто она? — хрипло выдавил Петруха.
— Она-то? — переспросил старик в шлеме. — Самая старшая из всех нас.
— То есть как самая старшая? — Петруха округлил глаза. — Она ведь совсем девушка еще…
— Эге, паря! Коли она тебе девкой молоденькой кажется — стало быть, шибко уж приглянулся ты ей. Радуйся: она ведь много на что способна, глядишь — милостью какой одарит. А вот мне она только старухой седой и видится. Да она такая и есть — Старуха-Вьюга, древняя, как сама земля…
Петруху словно в прорубь с головой окунули. Стоял и
— Где я, а?
Дед почему-то нахмурился, сверкнул из-под бровей глазами.
— Где-где! — буркнул он. — Там же, где и все мы! — Но, окинув взглядом оторопелого Петруху, смягчился, добавил уже теплее: — Не горюй, внучок! Старый год только-только на покой отправился. Нам с тобой еще добрых шесть деньков на воле гулять, аж до самого Крещения! Но уж потом погонят люди нас прочь помелом поганым — знай держись! Да только ведь это не навсегда. Год переждем — и опять загуляем!
И тут только Петруха понял…
Утром в доме Громовых стоял переполох: Нюська прибежала со двора и поставила всех на уши.
Сам Архип Громов и все домашние, наскоро набросив какую-никакую зимнюю одежу, высыпали на улицу. За воротами уже собралась порядочная толпа.
Двое мужиков хмуро укладывали на телегу закоченевший, скрюченный труп молодого паренька, седого от налипшего снега.
— Кто же это? — ахнула Дашка, прижавшись к отцу.
— Петька это, Григорьев, — прошипела, протискиваясь к ним, Нюська: она уже успела побывать у телеги.
— Сын Ивана-столяра? — Архип Громов повел бровями. — Как же это его угораздило, беднягу?
— Ох, горюшко… — прикрыла рукой рот Таисья Громова.
Светлана стояла молча, лишь теребила край платка. Ее одолевали нехорошие и пугающие мысли, которые она тщетно пыталась отогнать прочь…
— Погоди-ка, — послышался голос одного из мужиков возле телеги. — Что это тут у него?
В следующий миг толпа ахнула: из-под тулупа замерзшего парнишки было извлечено настоящее чудо — цветок, искусно вырезанный из дерева и раскрашенный наподобие алой розы.
Светлана пошатнулась, перед глазами поплыл влажный туман.
— Светлан! — теребила ее за рукав Нюська. — Цветок, Светлан! Смотри!
Но старшая сестра уже не слышала младшую: в глазах потемнело, ноги подкосились.
— Держите ее! — только и успела пискнуть Нюська.
Архип Громов в самый последний миг подхватил дочь. Вокруг тревожно зашептались.
— Петенька-а-а! — донеслось вдруг до людей.
Все повернули головы. По улице, распахнутая, простоволосая, бежала, голося и спотыкаясь, мать Петрухи. За ней, прихрамывая на больную ногу, ковылял столяр Иван Григорьев…
Светлану отнесли в дом, уложили на постель.
Она тяжело простонала — и открыла глаза, испуганно уставилась на мать с отцом, на сестер.
— Нюрка… — хрипло выговорила она. — Дарья… неужели это… он?
Нюська закусила губу, а Дашка уткнулась Светлане в руку, и плечи ее часто-часто затряслись…
Светлана повернула голову. Взгляд упал на комод перед окном.
Там в стеклянном стакане стояла роза.
Светлана беззвучно ахнула, и горячая слеза скатилась по щеке на подушку.