Страшные сказки на ночь
Шрифт:
А. Толстой «О щуке зубастой».
Остаток ночи прошел спокойно, нас никто больше не тревожил. Vetka разбудила меня, когда солнце поднялось довольно высоко.
— Проснись и пой, цветочек! Тут у нас служанок нет, так что поднимайся и топай в поисках завтрака для нас. Сгодятся грибы, ягоды, лягушки, если встретишь.
Клянусь, она специально так говорит! Чтоб позлить меня. Делаю равнодушное лицо, вызвав у нее ехидное хмыканье.
Она дает мне два куска ткани.
— В одну — грибы, в другую — ягоды. Собирай все, что попадется, уже тут разберусь,
Недоверчиво смотрю на этот огрызок ножа.
— А чем он мне поможет? — наконец-то произношу.
— Ой, малохольная, ТЕБЕ ничего не поможет, — со смехом говорит Vetka — он чтобы срезать грибы. Нормальный нож для тебя бесполезен, ты все равно не сможешь его использовать. Только потеряешь, а хорошее оружие у нас на вес золота. Ступай уже, цветочек, голод не волк, в лес не убежит.
Делать нечего, еле передвигая ногами, иду по тропинке.
— Шевелись! Не принесешь завтрака, не будешь ужинать. Мне нахлебники не нужны! — несется мне вслед напутственное слово.
Когда я отошла подальше, и наш импровизированный лагерь пропал из виду, ожила лесная жизнь вокруг меня. Теперь я слышала, как в траве стрекочут кузнечики, где-то рядом дятел стучит по стволу дерева, щебечут птицы. Обычный лес, если не знать, кто тут выходит на охоту по ночам. Я старалась глубоко в чащу не заходить, придерживалась тропинки, чтобы потом без проблем вернуться к лагерю.
Нашла больше десятка грибов и несколько кустов с разными ягодами. Собрала и зеленые, похожие на наш крыжовник, и красные, сродни нашей малине, и черные гроздьями, один в один наша смородина.
Уже собиралась идти в лагерь, но тут из-за кустов, куда убегала тропинка, потянуло прохладой. И я пошла в ту сторону, уговаривая себя, что только посмотрю и сходить с дорожки не буду.
Шагнула, сдвинув разлапистые ветки куста, и оказалась на берегу реки.
Солнце ярко сияло в голубом безоблачном небе. Его лучи отбивались от воды и слепили глаза. Я подошла к самому краю берега. Кристально чистая водичка так и манила к себе. Мне ужасно захотелось помыться. Смыть с себя лесную грязь и копоть от костра.
Раздеваться я, конечно, не решилась. Только сняла обувь. Сначала попробовала пальцами ног воду. Она оказалась теплой, как парное молоко. Сказать, что я обрадовалась, это ничего не сказать. Чувствуя, как губы растягивает глупая улыбка, захожу в речку. Понятное дело, что на глубину я не полезу, мало ли что тут может обитать. А вот на мелководье отлично помоюсь и заодно постираю вещи.
Захожу еще чуть дальше. Вода чистая и прозрачная, вижу свои пальцы ног, это дает относительное чувство безопасности. Присаживаюсь, намачиваю штаны, набираю в ладошки воду и обмываю шею, плечи просто поверх блузки. Солнце сверху пригревает, водичка теплая плещется. Расслабилась я и просто наслаждалась природой и погодой.
В этом и была моя ошибка! Я ведь здесь не на увеселительной прогулке. От постоянного движения рук, поднялся со дна реки песок и прозрачность воды значительно уменьшилась. И пока я услаждала себя местной флорой, фауна тоже желала получить долю моего внимания… и, может, кусочек тела.
Резкая боль в большом пальце ноги заставила меня подскочить на полметра над уровнем воды. Не в силах поверить, я стояла и смотрела, как огромная рыбина, или что-то типа
Все еще завывая, как сирена (не та, что красивая морская дева, а та, которая в полицейской машине) я стала прыгать в сторону берега. Потому как мало ли, вдруг у этой рыбы есть друзья, которые тоже не против отведать деликатес, в моем лице.
Допрыгав, я упала на песок и принялась пяткой другой ноги бить по наглой губастой морде, которая самозабвенно жевала мой палец. Но сколько бы я не била, эта гадость продолжала завтрак. А я, увидев, как окрашивается берег моей горячо любимой кровью, озверев от боли и злости, была готова на крайние меры! Схватив этот зародыш ножа, которым меня снабдила Vetka, я изо всех сил, вонзила его в выпученный глаз поедателя пальцев. Не сработало, челюсти продолжали жевать. Тогда я вытащила нож и еще раз ударила ним в то же место. И еще раз, а потом еще.
— Сдохни, тварь! Сдохни! — кричала я с каждым новым ударом.
Сколько их было, не знаю. Но рыба перестала грызть мою плоть только тогда, когда вместо головы у нее осталось кровавое месиво. Челюсти разжались и я, наконец, смогла вытащить свой многострадальный палец. Смотрела на него и плакала. Мяса на кости верхней фаланги почти не осталось. Рыдая, оторвала кусок от той ткани, что дала Vetka. Замотала палец, обулась. Отлично выкупалась, ёлки!
Долго смотрела на рыбину, не решаясь ее взять. Но потом все-таки взяла. Не пропадать же зря такому большому количеству мяса? Выломала ветку, оборвала листья и через глаза продела трофейную добычу. Отлично, так и понесу. Опять закололо в мочке уха. Но сейчас не до того. Приду в лагерь, тогда разберусь.
Собрала свои тряпочные мешочки с грибами и ягодами, повернулась к тому кусту, за которым была тропинка и пошла. Только через много метров мой уставший от впечатлений мозг начал сигнализировать, что, похоже, я иду не той тропинкой.
Притормозила и стала оглядываться, чтобы понять, где я вообще и куда теперь надо возвращаться. Кружась на месте, чуть сошла с тропинки и скорее услышала, чем почувствовала, чавкающий звук.
Пока я сообразила, что это доносится из-под ног, мои кроссы застряли в жиже основательно. Одну ногу, которая обглоданная, мне удалось поставить на более твердое место, а вот вторая погружалась в болотистую грязь все больше и больше. Тщетно я дергалась, это привело только к тому, что нога вгрузла по колено.
Это просто капец какой-то! Оставьте мне хоть одну ногу нормальную! Кажется, я даже это кричала, но утверждать не берусь. Пришлось кинуть палку с рыбой и мешочки на тропинку, чтобы помочь себе руками. Мюнхгаузен, ёлки! Хорошо хоть не вся в жиже застряла.
Ногу вытащить получилось не с первого раза. Сначала я основательно выпачкалась в эту вонючую грязь. А когда с уже знакомым чавкающим звуком ногу удалось освободить, я завизжала на весь лес. Да сколько можно уже! Кроссовок остался в плену жижи, а на вытащенной ноге висели и не собирались падать с десяток огромных, с два моих пальца в длину и ширину, пиявок.