Страшный дар
Шрифт:
Спросонья Агнесс подумала было, что это снова Ронан пришел за ней, и успела улыбнуться.
Но потом поняла, что под ее окном разговаривает дядя.
С причетником…
– …Откуда тебе это известно? – жестко и холодно спрашивал дядя.
– Дык я уже отхожу ко сну, слышу – скрежет! Даже переодеваться не стал, штаны вот только натянул и бежать! – виновато отвечал причетник. – Ваше преподобие мне так сами велели, коли чего странного услышу. Прибегаю к подземной часовне – батюшки святы, а там плита сдвинута!
– Может статься,
– Только вчерась проверял, все было тютелька в тютельку. Ровнехонько лежала.
– Его ты видел?
– Да как же его увидишь-то? У него еще долго силенок не хватит показаться.
– Тогда еще не все потеряно. По крайней мере, все не так скверно, как в прошлый раз.
– Да уж! Тогда вам ажно до самого Дарема пришлось скакать! – подобострастно захихикал причетник. – И на крышу собора за ним лезть.
Агнесс представила себе преподобного, который лезет на крышу собора, и у нее голова закружилась от невозможности подобного зрелища и от того, насколько это было бы… восхитительно, да, восхитительно! Если мистер Линден и правда вытворяет такие вещи… Ох, Агнесс не знала, что и думать о дяде теперь. После того, как он съездил ради Эдвина в Эдинбург. После того, как он прочел ее проповедь. После этого ночного разговора под окном. Скакал за кем-то до Дарема и залез на крышу собора! Надо же!
Агнесс представила лицо дяди – тонкое, бледное, напряженное, губы сжаты, а светлые глаза, напротив, широко распахнуты и светятся так, как светились сегодня во время проповеди. И волосы встрепаны ветром, как после возвращения из Эдинбурга…
Ох. Тому, за кем он гнался, наверняка крепко досталось.
– Главное, его подманить. Но как? – Голос мистера Линдена звучал раздраженно.
– Известное дело, как, ваш преподобие! Как в прошлый раз подманили, так и в этот.
– Что ж, тогда позовем Сьюзан или Дженни.
– Благодарствуйте, ваш преподобие! – надулся от гордости причетник. – Мои дочки того, соблюдают себя. В строгости их держу…
– Ну так ступай их разбуди…
– А нету их. Сенокос в самом разгаре, они тетке уехали помогать.
– Великолепно! И что прикажешь мне делать, Стиплз? Стучаться к крестьянам и спрашивать, нет ли у них дома девственницы, а если есть, нельзя ли мне ее одолжить на одну ночь? Пристало ли мне, служителю церкви, о таком спрашивать? – досадовал мистер Линден.
– Ваш преподобие, а зачем далеко ходить?
Далее они переговаривались уже шепотом.
– Да как ты смеешь… нет, как раз в этом я не сомневаюсь, но… как ей объяснить?
Интересно, кому – ей?
Агнесс очень хотелось узнать, но она с разочарованием услышала, что собеседники уходят. Вздохнув, она принялась расстегивать пуговки на спине: пора спать. Может, в постели сны будут приятнее.
Как вдруг в дверь деликатно постучались…
– Агнесс, ты еще не спишь? – раздался голос мистера Линдена, непривычно ласковый.
– Еще нет, сэр, – ответила Агнесс, торопливо
– Как ты относишься к прогулкам под луной, дитя мое?
– Положительно.
– А хотелось бы тебе пойти на прогулку и послушать трели соловья? Вот прямо сейчас?
– Очень хотелось бы, но не могу, – жизнерадостно ответила Агнесс и потянулась к шляпке.
– Почему?
– Я прогневала своего благодетеля, и он запер меня в подземелье на целую неделю, – пожаловалась девица, завязывая ленты под шеей. – Я сражаюсь с крысами за корку хлеба, плачу и проклинаю свое непослушание.
– Что за вздор! Немедленно одевайся и накинь шаль потеплее. И возьми вышивание. Я буду ждать тебя во…
– Я готова, – сказала она и сделала реверанс.
Дядюшка привел Агнесс к развалинам старой церкви при аббатстве. Странное место для прогулок. Тут и при солнечном свете неприветливо, и соловьи не поют. Стояла звенящая тишина, только листья шелестели под слабым ветерком, и шуршала трава под ногами. Мистер Линден нес небольшой саквояж. Усадив Агнесс на обломок стены, мистер Линден достал пороховницу, принялся неторопливо сыпать из нее что-то белое, мелкое, чуть посверкивающее в лунном свете – неужели соль? – вычерчивая круг и обводя им плиту и Агнесс с вышиванием в руках.
При лунном свете шелковые нити поблекли, не разглядишь, какую выбирать, а поскольку вышивать было невозможно, Агнесс уделила все свое внимание действиям пастора.
– Что вы делаете, сэр?
– Разве ты не видишь? Рисую круг из соли, – не поднимая головы, сказал он.
– Вижу. А зачем?
– Я же не спрашиваю, зачем ты мастеришь блокноты из раковин.
– Зато вы говорите, что это дурацкое и совершенно бесполезное занятие.
Закончив с кругом, пастор забормотал что-то себе под нос.
– Что вы такое бормочете? – прислушалась племянница. – Какие-то стихи?
– Да. На арамейском.
– Тогда говорите погромче. Хочу послушать, как он звучит.
– Тебе будет скучно.
– Нет, не будет.
– Агнесс, я бы предпочел, чтобы ты помолчала, потому что тут очень просто сбиться…
Помимо круга он нарисовал на земле несколько странных символов. Рисовать солью – это ж уметь надо… Но пастор умел. Явно не в первый раз занимался такими странными вещами. Ну и хобби! А еще про ее рукоделие гадости говорит. Пусть только попробует еще раз высмеять ее цветы из перьев или пейзажи из сушеных водорослей. Она ему сразу припомнит.
Дочертив последний знак, похожий на раздавленного паука, пастор посмотрел на Агнесс:
– Начинай вышивать.
– Тут плохо видно.
– Значит, делай вид. Сиди на месте, не вставай, не выходи за границы круга. И ничего не бойся. Поняла?
– Поняла, сэр, – сказала Агнесс, хотя на самом деле вовсе ничего не понимала.
– И пой.
– Что петь?
– Что угодно. Про любовь, про муку и разлуку. Ничего осмысленного я от тебя не жду.