Страшный Тегеран
Шрифт:
— Кормилица ага здесь живет?
Так как в этом доме только ее называли «кормилицей ага», она вскочила и побежала к калитке. Там стоял Джафар-Кули.
— Радость! Радость большая!
Она было думала, что это что-нибудь насчет дома, и уже начала:
— Неужели вырвали из лап Хаджи-ага?
Но Джафар-Кули вдруг сказал:
— Ага приехал!
Бедная старуха от волнения шлепнулась на землю, но быстро оправилась и, вскочив, спросила:
— Неужели приехал?
— Да, да, — сказал Джафар-Кули. Ханум приказала
Баба-Гейдара не было дома. Через десять минут пришел и он и, узнав, что приехал Ферох, расплакался от радости. Они отправились к Эфет.
Глава четырнадцатая
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФЕРОХА
Эфет позаботилась приготовить для вечера две комнаты, ярко осветив их множеством ламп и расставив везде столики с разнообразными сластями и фруктами.
В боковой комнате находились: Эфет с матерью, кормилица Мэин и кормилица Фероха, уже немного успокоившаяся после того, как она целые четверть часа целовала Фероха. В главной комнате сидели: сам Ферох, его новый приятель, офицер, Ахмед-Али-хан и Баба-Гейдар. Вскоре подошел и Джавад. Он долго не соглашался сесть и только после настояний Фероха уселся на ковре возле Баба-Гейдара.
Ферох был все еще грустен, но, не желая печалить окружающих, старался казаться довольным и счастливым.
Ахмед-Али-хан был в восхищении. Он едва мог прийти в себя от встречи с Ферохом, которого четыре года как будто не существовало и который вдруг появился таким странным образом. При мысли о том, сколько должен был перестрадать Ферох за это время, он нервно поеживался, но боялся расспрашивать, чтобы не взволновать друга, и только все повторял с улыбкой:
— Удивительно, чудесно!
Баба-Гейдар, не сводя глаз со своего ага, — а глаза у него от горя были глубоко запавшие и слезились, — говорил:
— Ах, не знаешь ты, ага, сколько мы тут с твоей кормилицей без тебя горя хлебнули, как нас мучил Хаджи-ага, как он нас из дому выгнал...
Джавад переживал радость встречи с Ферохом молча. Впрочем, кто знает, может быть, он молчал потому, что его мысли были заняты кем-нибудь другим.
Офицер, сослуживец Фероха, смеялся и успокаивал других:
— Теперь-то о чем еще горевать? Ведь приехал ваш ага, значит, надо веселиться, а не плакать.
Общее внимание привлекал четырехлетний мальчик, который все время перебегал из одной комнаты в другую и то ласкался к Эфет, то прижимался к отцу, следившему за ним с восхищением.
Кормилица Фероха, прибежав из женской комнаты, тоже напустилась на Баба-Гейдара:
— Чего хнычешь, терзаешь сердце моему мальчику?
И обняла Фероха:
— Дай, милый, я тебя еще раз поцелую в память отца.
Подставляя ей щеку, Ферох сказал:
— И он, старик, умер, не дождавшись меня...
— От горя, от горя погиб человек.
Но тут вмешалась Эфет, услышавшая из другой комнаты
— Перестанете вы ныть? Нашли время о смерти говорить. Разве сегодня такой вечер?
Ахмед-Али-хан поддержал ее. Кормилица, пристыженная, ушла в женскую комнату.
Помолчали. Потом Ферох, подняв голову, спросил:
— Итак, вы хотите знать, что со мной было за эти годы и каким образом я вернулся в Тегеран?
Все ответили утвердительно.
Ферох закурил папиросу, затянулся и, привлекши к себе ребенка и крепко его поцеловав, начал свой рассказ.
Автор передает читателю этот рассказ своими словами. Было чрезвычайно холодно. Дул сухой, холодный ветер — всегдашний предвестник снега. Земля, намокшая от дождя, который перед тем лил четыре дня подряд, была похожа на какое-то месиво из грязи. Небо было закрыто густыми тучами, и чувствовалось, что вот-вот пойдет снег.
Над пустыней царила тьма. Не было видно ни проблеска света. Только на дороге маячили два тусклых фонаря, два движущихся огонька: один — впереди, а другой — позади кучки каких-то людей.
Слышались странные звуки: от стужи люди, как в лихорадке, стучали и лязгали зубами. Порой поднимался жалобный стон. Кто-то говорил:
— Даже в такую ночь, в такой холод нельзя нам отдохнуть! Все иди да иди!
Впереди этой кучки людей ехал всадник. Он был в толстом пальто и в накинутой поверх него шинели. Голова и шея его были плотно обмотаны шарфом.
Слушая эти жалобы, он бормотал:
— А что я могу сделать? Приказано на следующей неделе быть в Келатской крепости. А если не идти по ночам, по крайней мере до полуночи, разве дойдешь?
Кто это были? Люди, такие же самые люди, как и те, что в этот час сидели возле ярко горящей печи или под корси.
Незаметно, тихо-тихо начал падать снег. Люди были почти голые, и скоро их начала трясти лихорадка. Но что было делать? Поблизости, на дороге, не было жилья. Не было даже кавеханэ, где бы они могли укрыться от снега и холодного ветра. До ближайшего кавеханэ нужно было шагать еще два фарсаха. В довершение несчастий крупные хлопья снега падали им на лица и за ворот, холодные, злые, надоедливые, заставляя их еще сильнее ненавидеть благородных, титулованных дармоедов.
Как ни копались эти несчастные в своем прошлом, они не могли найти в нем таких преступлений, которые оправдывали бы все эти мучения. И они невольно склонялись к мысли, что единственным их преступлением было то, что они не были богачами или прихвостнями богачей, считающих богатство священным.
Все они были одеты в грубые цветные рубахи и драные штаны из грубого рядна. Лица их, с отросшими бородами, были покрыты грязью, а ноги в волдырях и ранах.
Несмотря на все это, они не роптали. Только в эту ночь, когда стало слишком холодно и начал падать снег, они пришли в раздражение и стали проклинать судьбу и природу.