Страсти по Фоме. Книга 2

Осипов Сергей

Что же они все умирают-то, подумал Фома.

— Ну, а Марти — шпион и лучший друг моих закусок? Он-то хоть не умер, Мэя?

Мартин, все-таки, стал главным церемониймейстером, потому что старший Мартин тоже умер.

Фома удивленно посмотрел на Мэю.

— Господи, Мэя, здесь снова был мор?.. Почему они все умерли, стоило мне только уехать?

— Только?.. — Мэя подняла на него глаза, и он увидел в них не то чтобы укор, но легкую тень его, легчайшую.

Так смотрят на любимое, но заигравшееся чадо.

— Вы разве не помните, граф, сколько

времени прошло, с тех пор, как вы уехали? — удивленно спросила она.

— Ну и сколько? — отважно спросил Фома, по всем его подсчетам, даже самым катастрофическим, не более полугода. А так — месяц — два. Но ведь это не срок!

— Не срок? — обиженно воскликнула Мэя. — Без малого, четыре года!

— Да ладно, Мэя… — Он с улыбкой недоверия покачал головой, хотя внутри все болезненно сжалось. — Не года, наверное, четыре — месяца?.. Это ты, чтобы отомстить мне, да? за бесцельно проведенные четыре месяца, ну пусть полгода? Я не мог дольше! И я принимаю упрек, но обещаю, что мы наверстаем эти…

— Гра-аф! — улыбнулась Мэя, и эта улыбка показала, сколько она пережила за это время. — Вы уже давно всё поняли, только не хотите признаваться.

Да, он не хотел признаваться в этом, как не мог согласиться и с тем, что потеряно столько лет! Нет!

— Как же могли умереть столько человек за три месяца, — продолжала в это время Мэя, — разбогатеть и тоже умереть мэтр Иелохим, а Марти — стать главным церемониймейстером?

— Легко! — безапеляционно сказал Фома, представляя сколько человек умерло, после одного только турнира Тара-кан и сколько разорилось и разбогатело, при этом, на ставках против него, Фомы.

— Все зависит от обстоятельств, Мэя!.. Ну хорошо — год, я согласен! Только перестань мне морочить голову, лучше ее поцелуй!

Мэя отвела его руку.

— Обстоятельств?.. — Она поняла, что он действительно не верит. — Ну, а этому-то обстоятельству вы поверите, граф?..

Она посмотрела куда-то мимо него. Внутри у Фомы все рухнуло. Она вышла замуж? Почему Ольгерд не сказал? Вот откуда эта сдержанность!.. Он медленно повернул голову…

В дверях, вернее у их высокого порога, стояло невыразимо забавное, пыхтящее обстоятельство, примерно трех лет, а Ольгерд, высившийся за ним Араратом (только не тем — суровым и неприступным, что стоит сейчас, а тем, что встретил когда-то Ноя — расплывшимся от умиления местом нового Эдема), слегка подталкивал его по направлению к ним.

Фома замер.

— Мам-ма, — прокряхтел крепыш, с трудом перебираясь через порог.

Огромный кинжал в ножнах, притороченных на поясе, был слишком тяжел и путался у него в ногах, мешая преодолеть барьер. Граф использовал этот тяжелый боевой нож только тогда, когда длинный Ирокез был бесполезен. Как он его оставил?..

Все еще не в силах сдвинуться с места, он во все глаза смотрел на мальчишку. Нет, это не копия, это оригинал, он с радостью признал, что еще чуть-чуть похож на мальчика с фотографий своего детства, с еще круглым лицом и упрямым зализом волос на лбу, и ямочкой…

— Томми! — позвала

Мэя.

Фома! Новый!.. Светлая легкая соломка малыша победным хохолком встала у него на макушке, когда он, преодолев-таки порог, побежал к Мэе.

— Дядя! — ткнул он пальцем в Фому, и хотел бежать обратно по своим делам, после поцелуя Мэи.

Но Фома не мог так его отпустить и, вместе с тем, не хотел останавливать силой. Не надеясь на себя, совершенно незначительного, в присутствии Мэи, Ольгерда, он приказал Ирокезу появиться из-за спины, как бы ненароком. И верный друг не подкачал, появился, сияя, словно конь в алмазной сбруе из колесницы Арджуны, грозный и прекрасный…

Малыш, рванувший было к дверям, задохнулся от восхищения, так же, как и Фома, ощутивший его горячие ладошки на своих коленях.

— Дай! — приказал малыш, когда сумел преодолеть восхищение и закрыть удивленный рот.

— Это мой друг, Ирокез, — представил Фома.

— А мой?.. — Мальчик вцепился в ножны.

— И твой. А когда ты вырастешь, он станет и твоим верным помощником.

— А я уже вырос!..

Томми соскочил с его колен и попытался размахнуться слишком тяжелым для него Ирокезом.

— Ты уже не уйдешь, правда? Я больше не могу тебя терять, я не выдержу еще одной такой разлуки!

Ночь тихим материнским поцелуем утешала её, приглушив день, что приносит невзгоды, и царила блистательной луной на всю Кароссу. Ночная повелительница нехотя шла на убыль, словно то серебро, которым она щедро поливала уснувшие горы и долы, всё и вся, действительно утекало сквозь некую загадочную и неуловимую брешь по имени «время». Все было исполнено желания и неги. Не зря та страсть, что рождается в дни полнолуния, считается самой.

— Мэечка, я здесь и никуда не собираюсь. Ольгерд готовит нам с Томми силки на драконов, ты что?

— Это ты сейчас говоришь, а потом куда ты их забросишь?.. Где ты был? Где тебя носило? Уже мальчик сам стал сочинять, где его отец!

— А что ты ему говорила?

— А что я ему могла сказать — воюет! Каких только войн не сочиняла.

— Я хочу еще таких.

— Войн?.. — Она тихо засмеялась.

— Битв!.. Что ты там говорила про благоприятную луну? Может быть, пока все способствует и мы не будем терять времени?

— Сумасшедший, мальчика разбудишь!

— В соседней комнате, неужели? Впрочем, он должен все знать, с самого начала. Увидеть, как зачинает жизнь самая красивая женщина, это индульгенция для беспорочного отрочества.

— Сумасшедший граф!..

…И наступит день, когда дети зачинаются только в любви, не пропусти его, казалось говорила луна, а с ней — всё: земля, деревья, вода и сам воздух, исполненный жаркой страды. Не пропусти его, и твои дети будут счастьем твоей зрелости и опорой твоей старости. Не упусти момент, когда твой меч чист и смел, а ножны его благоуханны и желанны, начни самую великую битву, имя которой раньше не называли даже Боги! Ибо это твое время!..