Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
Ваську пугались лошади и когда одна из них вдруг шарахнулась и чуть не сорвалась в пропасть вместе с седоком, с ним пришлось расстаться. Дракон сделал свое дело…
Внезапно перед ними открылось широкое плато. Они узнали это место и переглянулись.
— Я ж говорю, по кругу носимся, — пожал плечами Доктор.
Фому в этом убеждать было не надо. Он еще не поделился с Доктором своими ощущениями о слоистой природе пирога времени, испытанными накануне, с Мэей, но какую-то дерзость в себе и последнюю отвагу, он ощущал явственно: будь, что будет!..
Вокруг и впереди
— Довольно хмурое местечко!
— Зато эстетика Хруппа теперь понятна, — сказал Доктор. — Ему подавай скалы, море…
— И дыры, — продолжил Фома. — Эстетика настоящего мущщины, мачизм.
— А у тебя — ты не заметил? — эстетика фарса.
— А у тебя? — спросил Фома тоном “а ты кто такой?”
— А у меня ее нет!
— Что же так прямо без нее и ходишь? Нехорошо!
Доктор рассмеялся:
— Я ж говорю, у тебя главное — фарс!
— Каждому свое, — продолжал болтать Фома. — Что-то ты больно веселый! Наш подвиг, наверное, тянет на смертельный, по твоей шкале опасности, да?.. Я знаю, есть у тебя такое извращение, чем опаснее, тем тебе смешнее, весельчак! Ты, прям, как Сати! Общаетесь?
Доктор ничего не ответил, выбирая дорогу и способ перемещения.
— Охота, — сказал он, наконец. — Началась охота!..
Ноздри его трепетали, смотреть на него было жутко.
— Напомни только о бронежилете, когда нас возьмут на мушку, — попросил Фома. — Знаю я твою охоту! Надеюсь, не на живца, как в прошлый раз?..
Прошлый раз, когда они охотились на Тазепама, в глухой реальности под странным названием Сю, Доктор тоже исполнился внутреннего ликования, этакое тление торфа под землей, пламя в муфельной печи. Чем это закончилось Фома даже не хотел вспоминать, потому что именно он выполнял роль подсадной утки. Транквипространство, окоченение мыслей, жуткий хрустящий разрез подсознания — вот, собственно и все метаощущения от той “охоты”, которую затеял Доктор. Фома едва ушел от высасывающей суггестии Тазепема, монстра квазиконтинуума. Тазепамом он назвал его потом, в честь ощущений, что испытал…
Доктор не ответил, осматривая замок. Ничего нового, все та же угрюмая готическая архитектура и псевдоолимпийская символика флага монастыря. На этот раз они постарались миновать сторожку со сторожем стороной, не попадая в обзор.
— Он здесь, — сказал вдруг Доктор на манер Грика. — Чую!
Они оказались под стеной и брели по периметру монастыря в сторону от главного входа.
— Чую! — передразнил Фома. — Я так понимаю, официальная церемония отменяется? У вас, индейцев, на тропе охоты, все будет сдержанно и мужественно. Господи, как бы не заорать от восторга перед твоей стратегией!. Полезем опять по твоим монструозным понятиям или просто по веревке вверх?
— Какая веревка? — хмыкнул Доктор. — И на что ты ее накинешь, ковбой? Отвесная стена с отрицательным уклоном, очнись!
Они уже стояли под башней с противоположной стороны от центральных ворот.
— А что только в этом проблема, на что накинуть? — спросил Фома, опять явственно ощутив в себе позыв дерзости: был он уже здесь, знает!.. — Во всяком случае, это лучше, чем шастать по твоим понятиям, среди всякой мерзости! — добавил он, хищно принюхиваясь.
Доктор с удивлением увидел, как Фома, откинув пару камней из-под куста у стены, достал моток веревки.
— Откуда?! — только ахнул он.
Фома пожал плечами:
— Может, девочек затаскивают?.. На покаяние.
Он вышел из-под выступа и свистнул вверх, туда, где чернела бойница башни.
— Ты что?! — задавленно цыкнул Доктор, и толкнул Фому под башню.
Но было уже поздно. Из узкого окна первого этажа высунулась голова в капюшоне. Даже отсюда, снизу, было видно, как округлились глаза брата во голубых кругах.
Доктор замер, готовый к самым решительным действиям, но Фома его опередил.
— Далеко ли до моря, божий человек? — спросил он.
— Да не, тут рядом!.. — Впав в транс от идиотизма вопроса (море виднелось в двух шагах), монах махнул рукой в сторону гудящего прибоя. Голос у него был ласковый, певучий.
— Это хорошо! — сказал Фома. — На-ка, держи веревку, будем дно мерить!
Монах в изумлении не успел ни спросить, ни понять, в чем дело, как веревка была уже у него в руках. Потом он чуть не вывалился из бойницы, так как Фома начал стремительно взбираться к нему. Тут уже времени и сил спрашивать, зачем и почему, не было. Монах только изо всех сил уперся чревом в подоконник, чтобы не выпасть из окна. Просто отпустить веревку, к чертовой матери, ему и в голову не пришло: люди же лезут, причем совершенно незнакомые! Как отпустить?! И он держал ее изо всех сил.
— Ну, здравствуй, брат!..
Фома мертво прижал к себе тщедушного монашка на предмет любви к ближнему и нижнему Доктору. Теперь они держали преступную веревку вместе.
— Я бы тебя поцеловал, да у вас ведь, поди, пост какой-нибудь парадонтозный! — горячо шепнул Фома. — Так что не кричи и воссияешь в веках!
Запыхавшийся монах сник в его железных объятиях. Эта черта его характера понравилась Фоме.
— Как звать-то тебя, брате?.. — Приотпустил он человека в капюшоне.
— Тихон, — едва выдавил тот.
— Тихо, Тихон, мы миротворцы! — поведал ему Фома задушевно. — Ангелы с неба…
При этом он показал вниз, где на другом конце «чалки» болтался Доктор.
— Будешь молчать, никогда не узнаешь вкус этой веревки. Хорошо?..
Фома был предельно ласков, и Тихон кивнул: конечно, хорошо, правда, насколько хорошо, он не загадывался, просто тихо любил оставшуюся ему жизнь. Фома намотал веревку на крюк, предусмотрительно торчащий во внутренней стене на случай неформального общения братии, и сильно, два раза, дернул — проверил на прочность. Пока Доктор взбирался по ней, он осмотрел помещение.