Страсти по рыжей фурии

Тронина Татьяна Михайловна

Мы проплывали мимо Нескучного сада, одного из прелестных уголков Москвы. Пейзаж был самый обыкновенный – гранитная набережная, скамейки вдоль нее, бронзовая фигурка ныряющей пловчихи, плотная полоса деревьев, но, наверное, притягательность того или иного места заключается не столько в его красоте, сколько в особой его магии, которую не увидеть глазами, но которая всегда ощущается.

– Хорошо, наверное, в Нескучном саду... – сказала я, не отрывая глаз от берега.

– Так в чем же дело! – с воодушевлением ответил мне Серж. – Сейчас остановка, причалим – прогуляемся.

Пароходик

пришвартовался, молоденький матрос перекинул деревянные мостки на берег, протянул мне загорелую крепкую руку:

– Всего хорошего.

– Спасибо, – машинально поблагодарила я, Серж был рядом.

– А я вас узнал! – крикнул мне вслед матросик. – Вы в моем любимом фильме играли деревенскую девушку. В жизни вы еще лучше!

Я улыбнулась беспомощно – все это было ужасно приятно, но больше меня волновал Серж. Он глядел на меня своими голубовато-серыми глазами, в которых отражалось перевернутое небо, и, кажется, был особенно доволен оттого, что меня узнают. Он осторожно вел меня под локоть, как будто я была бог знает какой драгоценностью, и его прикосновения волновали меня необычайно – в ладонях обожаемого мужчины всегда заключено электричество.

– Здесь очень хорошо, правда? – сказал Серж, оглядывая открывшийся перед ним пейзаж слегка затуманенным, подернутым слезой умиления взглядом.

– Да. В общем-то, это была твоя идея...

На аллее недалеко от набережной катались роллеры. Возле старого пруда, заросшего ядовито-зеленой тиной и пахнущего густыми чернилами, обнималась какая-то парочка. И все – больше никого в парке не было. Какая-то сонная, светлая тишина гуляла между деревьев, будто время здесь остановилось навеки. Наверное, лет десять назад все здесь выглядело точно так же – с этим оттенком томного умиротворения, и так же пах тиной пруд, и так же, едва слышно, но в то же время отчетливо, шелестели листья на деревьях, словно кто-то рядом читал стихи вполголоса.

Мы упустили то время, но сейчас оно вернулось к нам...

– Я купил кассету с тем фильмом, в котором ты снималась, я даже записал рекламу с обувью...

– Зачем?

Серж засмеялся негромко, значительно, показав крупные острые зубы – а я их даже не помнила, ведь он улыбался достаточно редко. Этакий изнеженный, искушенный герой портрета кисти Обри Бёрдслея, интеллектуальное порождение стыка веков, вечный юноша, недоступный и чувственный, не веселый и не грустный, а какой-то далекий. В голове у меня была полная каша.

– Создает эффект твоего присутствия, – донесся до меня его голос. – Иногда я нажимаю на кнопку стоп-кадра и говорю с тобой. Ты смотришь, но не отвечаешь...

У него были полные, немного мягкие, но с четким очертанием крупные губы. Я смотрела на них как завороженная, следя за тем, как выговаривает Серж слова, и мне нестерпимо хотелось поцеловать их. За всю свою почти тридцатилетнюю жизнь я не помню, чтобы мне так хотелось поцеловать кого-нибудь. Хотя нет, Митю хотелось. Но поцеловать его было так просто, он всегда ждал моих ласк, здесь же были и тайна, и интрига, и томительное усиление желания, чего прежде я никогда не испытывала.

–

Ты необыкновенная женщина, – произнес Серж, останавливаясь передо мной и беря меня за руки. Он глядел мне прямо в глаза своими яркими очами – так пристально, пронзительно, что мне даже показалось, будто прямо сквозь мои зрачки он глядит куда-то глубоко мне внутрь, что его всевидящему оку доступно даже каждое сокращение моего сердца. – Я таких не видел нигде и никогда. Таня, ты случайно не с Марса прилетела?

– Не знаю, – честно ответила я. – Я очень плохо помню раннее детство, а что было до трех лет – вообще плавает в каком-то тумане...

Мы стояли под склонившейся ивой. От пруда оглушительно несло застоявшейся водой, но запах был не неприятный – в нем заключалось что-то животное, первобытное. Над прибрежной травой летали прозрачные голубые стрекозы, желтым жирным перламутром блестели под ногами лютики.

Сержу чем-то понравился мой ответ – он опять засмеялся, склонился ко мне и поцеловал. Это мгновение – полузакрыв глаза, он тянется к моему лицу с готовыми для поцелуя губами – навсегда отпечаталось в моей памяти. Происходящее виделось мной как замедленная киносъемка, поэтому я очень хорошо смогла ощутить и прочувствовать это мгновение. И даже успела сказать себе, что ждала его десять лет.

Физиология у всех людей одинаковая. Уж не знаю, чего я ожидала, но меня поразило то, как прохладны были его губы. Язык скользнул по ровным зубам, потом встретился с его языком, и там, в какой-то темной круговерти, было немыслимо горячо, влажно и совершенно неуправляемо...

Этот поцелуй длился целую вечность. Он напоминал затяжной прыжок с парашютом – я бесконечно долго падала в бездну, сердце колотилось как сумасшедшее, ладони похолодели, кружилась голова, в висках свистел воздух... Мы отдались бы друг другу прямо здесь, у пахнущего жирной тиной пруда, не отдавая себе отчета в том, что вокруг ходят люди – их не так уж много, но все-таки это же не дремучий лес, а Нескучный сад как-никак...

Слава богу, небольшие крупицы разума у нас еще сохранились – с трудом мы оторвались друг от друга. Недалеко стояла скамейка, мы сели на нее – дрожали ноги, особенно у меня. Там Серж опять потянулся ко мне. Глаза у него были совершенно безумные, остановившиеся, но я вовремя остановила его ладонью – второй поцелуй совершенно меня добил.

– Пожалуйста, нет, – прошептала я стиснутым голосом. – Надо держать себя в руках.

– Зачем? – Он откинулся назад, потянулся с наслаждением. – Да и поздно уже – я совсем потерял голову.

– Скажи мне, я сплю? Я ничего не понимаю – как я оказалась здесь, с тобой. Эти пылкие признания в любви... Я совсем не планировала на сегодня романтическое свидание.

– О женщины! Прагматичнее вас нет на свете...

Серж весь так и светился, а мне было страшно и хорошо, ситуация полностью вышла из-под моего контроля. Когда-то давно, тысячу лет назад, я была тоже вот так полна ощущением безумного, безудержного счастья, твердя как сумасшедшая – «он будет моим!». И здрасте, не прошло и вечности, он действительно стал моим.