Страсти по Веласкесу

Демьянова Валентина

При слове «сперли» Бардин страдальчески поморщился. Оно было явно не из его лексикона и, как я и рассчитывала, больно резануло рафинированный слух любителя прекрасного.

– Да-да! И не нужно гримасничать! Именно так это и называется! Вы мое имущество сперли! – зловредно повторила я, с удовольствие смакуя так покоробившее Бардина словечко.

Несомненно, в тот момент я в его глазах выглядела не лучшим образом. Наглая хабалка, напрочь лишенная тонких чувств и способная учинить грандиозный скандал по самому незначительному

поводу. Не самая лучшая моя роль, но играла я ее с истинным удовольствием, потому что уже довольно давно хотела поквитаться с Бардиным и за свою глупую влюбленность в него, и за его недостойную настоящего мужчины пакостность.

В ответ на мое заявление Бардин сердито заявил:

– Вы не можете обвинять меня в том, чего я не делал! Я не брал Веласкеса! Его там попросту не было!

Я изумленно округлила глаза:

– Кто говорит о Веласкесе? Его там действительно не было, врать не стану, но была другая, тоже ценная картина.

– Ах, вы о той мазне? – презрительно скривился Бардин.

– Это отнюдь не мазня, – сурово осадила его я, – а творение одной очень самобытной и талантливой художницы. Она подарила мне его, и мне не хотелось бы, чтобы с ее подарком что-то случилось.

Бардин изогнул губы в ухмылке и пренебрежительно кивнул на футляр:

– Все там.

Я нежно погладила шершавую поверхность цилиндра и уже вполне миролюбиво произнесла:

– Я вас не корю. Вы не знакомы с автором этой картины и потому судите чересчур строго. Тут нет вашей вины, особенно если вы не являетесь поклонником наивного искусства. Однако, как ценитель прекрасного, вы должны быть благодарны моей знакомой за то, что она сохранила шедевр Веласкеса.

При этих словах Бардин только что не подпрыгнул.

– Так вы его все-таки нашли?! – выдохнул он, подавшись вперед.

– Естественно, – скромно потупилась я.

– Но там… в футляре… ничего не было!

– Конечно, не было! Перед тем как выйти на улицу, я спрятала полотно на чердаке до лучших времен, – широко улыбнулась я. – Осторожность, знаете ли! И, как видите, поступила правильно.

– Выходит, вы знали, что я за вами слежу?

– Наверняка – нет, но предполагала. Вы слишком часто встречались у меня на пути. И в усадьбе Мансдорфов, и в поликлинике. У вас очень приметная машина. С таким ярким цветом трудно остаться незамеченным. Если собираетесь и дальше заниматься подобными делами, смените свою «десятку» на что-то менее золотистое.

Мои советы его абсолютно не интересовали, и он нетерпеливо перебил меня:

– Где картина?

– У меня! В багажнике моей машины.

Бардин посмотрел на меня как на сумасшедшую, я ответила ему задушевной улыбкой.

– Надеюсь, это шутка? – сурово спросил он и даже нахмурился.

Мне на его суровость было наплевать, и я легкомысленно пожала плечами:

– Нет, она действительно

там.

Ответ его доконал. Забыв обо всем на свете, Бардин закричал так, что зазвенели хрустальные подвески на люстре:

– Сумасшедшая! Кретинка! Картина великого мастера лежит без присмотра в автомобиле! Как простой кусок раскрашенного полотна!

– Не берите в голову. Ей не привыкать! За долгие годы ее существования с ней и не такое случалось, – равнодушно сказала я.

Ошарашенный столь пренебрежительным отношением к мировому шедевру, Бардин закрыл рот и в немом изумлении уставился на меня. Воспользовавшись паузой, я деловито предложила:

– Желаете взглянуть?

Бардин торопливо кивнул в ответ.

Путь от квартиры до машины мы проделали в полном молчании. Бардин всем своим видом показывал, что он мной недоволен, а я демонстрировала полное равнодушие к его недовольству. Только когда я извлекла из футляра «Христа в терновом венце», Бардин оттаял и соизволил открыть рот.

– Так вот она какая, – благоговейно прошептал он.

– Нравится?

Бардин посмотрел на меня как на ненормальную.

– Я спрашиваю: нравится? Вы так долго ее искали, а теперь она перед вами. Нравится? – настойчиво повторила я.

– При чем здесь это? – возмущенно фыркнул он.

– Если нравится, забирайте!

Предложение было сделано от души, но Бардин обиделся:

– Это неумная шутка!

Я протянула ему картину и очень серьезно заверила:

– Я не шучу! Если вам так хочется ею владеть, владейте! Я отдаю ее вам!

– С какой стати?

– Причин много, и все они вам неинтересны. Кроме одной.

– Какой именно? – через силу усмехнулся Бардин, не в силах отвести взгляда от полотна.

– Вы – Батурин, а значит, законный наследник и картина по праву принадлежит вам.

– Откуда вы узнали… про Батурина?

– Занимаясь поисками этого полотна, я много чего разузнала, – отмахнулась я. – Может быть, вам покажется странным, но я умею складывать два и два.

– Считаете, было что складывать?

– Несомненно! Во-первых, ваш необычный интерес к этой картине.

– Не вижу ничего необычного. Картины – моя профессия, – криво усмехнулся он.

– Кто бы спорил, но по-настоящему-то интересует вас только одна-единственная картина. «Христос в терновом венце».

– Не вижу ничего странного. У этой картины необычная судьба. Разве не могла она меня заинтересовать?

– Конечно, могла! Особенно если о ней вам рассказал родной дедушка и история картины тесно переплетена с историей вашей семьи. Я ничего не путаю? Это ведь от деда вы узнали о том, что «Христос в терновом венце» был вашей семейной реликвией? И документы из архива Батуриных тоже он вам дал? Верно?

Бардин молчал, но его молчание красноречивее всех слов подтверждало мою правоту.