Страсти по Веласкесу

Демьянова Валентина

– А он сказал, откуда у него взялись эти письма и дневники? Если не в курсе, то сообщаю: выкрадены. В пятидесятые годы был ограблен провинциальный музей, и пропала большая часть архива Батуриных.

– Это было не воровство! Документы по праву принадлежали деду, и он их забрал! – сердито сказал Бардин.

– Да я разве осуждаю? Это я так, для ясности общей картины упомянула!

Бардина мои слова не успокоили, и, когда он заговорил, голос его звучал мрачно:

– Откуда вы узнали про моего деда?

– Путем логических умозаключений!

Началось все с вашего прадеда Николая Васильевича Батурина. Как оказалось, из его троих детей после семнадцатого года в живых остался только младший ребенок. Мальчик по имени Феликс. По причине сиротства он был усыновлен старинным знакомым князя Николая, Красновым Юрием Всеволодовичем. После обретения новой семьи мальчик поменял не только фамилию, но и имя. Из аристократического Феликса превратился в демократичного Федю. Но через несколько лет приемный отец был расстрелян, и Федя попал в детский дом, где через некоторое время снова был усыновлен. Теперь уже директором этого приюта – Клейнером Иваном Ильичем. Вы знаете, что этот детский дом существует и сейчас? Я побывала в нем и побеседовала с его нынешней руководительницей. Она оказалась на редкость милой дамой. Не только снабдила меня интересными фактами, но и дала координаты дочери Ивана Ильича. И надо же, они совпали с вашими! Тот же телефон и тот же адрес! Правда, забавно все сложилось?

– Очень! Непонятно только, зачем вы потратили столько сил, разнюхивая все это?

Я пожала плечами:

– Картину искала. Ну, а в ходе расследования кое-что и о вашей родне выяснилось.

– Можете гордиться. Славно поработали.

– Что вы, – засмущалась я. – Столько еще неясного осталось. Вот, например, убийство барона Мансдорфа? Кто это сделал? Почему?

– Это было не убийство, а честная дуэль. Прадед Николай дрался с бароном и застрелил его. Между прочим, за дело. Мансдорф совершил подлость: написал княгине Батуриной письмо, в котором рассказал о внебрачном ребенке ее мужа. В результате все открылось, княгиня не пережила измены супруга и повесилась. Неясно, зачем барону понадобилось это делать…

– Говоря по совести, отношения между этими двумя были не очень… недолюбливали Мансдорф и ваш прадед друг друга.

– Это не повод поступать подло.

– Конечно, но нам сейчас трудно судить о чужих поступках. Может быть, барон сделал это из-за Екатерины Щербацкой…

– Это еще кто?

– Любовница князя Николая и дальняя родственница барона. Возможно, Мансдорф был оскорблен ее двусмысленным положением… А может быть, все дело в картине…

– В картине? При чем здесь картина?

– Барон мечтал иметь в своем собрании «Христа в терновом венце» и просил вашего прадеда уступить ему Веласкеса. Тот отказал и подарил полотно своей любовнице. Барон мог затаить обиду. Коллекционеры – люди странные… В любом случае теперь до истины мы уже не докопаемся. Да и не нужны нам чужие дела, со своими бы разобраться. Ну так что? Забираете картину?

Бардин

молча смотрел на меня, не решаясь поверить, что я говорю серьезно.

– Берете? Поторопитесь, пока я не поддалась соблазну и не передумала! – улыбнулась я.

Бардин на улыбку не ответил. С бледным лицом и плотно сжатыми губами, он осторожно взял у меня картину и прижал к груди. А я, как только выпустила ее из рук, почувствовала себя необыкновенно легко. Будто тяжелый камень с груди свалился.

– Теперь ваша душа спокойна? Обид больше не держите? Простили тех, кто вольно или невольно их вам причинил?

Он наклонил голову в знак согласия.

– Отлично, – облегченно вздохнула я и повернулась спиной.

Все дела с ним были окончены, и видеть его мне больше не хотелось.

– Анна, – раздался сзади неуверенный голос. – Я признаю, что вы сердитесь на меня по праву. Я поступил не очень красиво, но меня оправдывают обстоятельства. Мне хотелось бы загладить свой поступок… В общем, могу ли я для вас что-нибудь сделать?

Ничего подобного я от Бардина не ждала, но это не помешало мне отреагировать правильно:

– Можете! Отдайте мне архив, тот, что вывезли с дачи Веры Геннадиевны. Это ведь вы купили его у ее зятя?

– Да, я надеялся найти в нем упоминание о судьбе «Христа».

– Свою картину вы получили, и эти бумаги вам больше не нужны. Отдайте мне их, мне они пригодятся для работы.

Бардин кивнул не раздумывая и заспешил к подъезду. Пока он не появился снова, нагруженный уже знакомыми мне коробками, я не верила, что он отдаст мне архив.

– Получайте и прощайте, – сухо сказал он, ставя свою ношу передо мной.

Несмотря на мой царский подарок, теплыми чувствами ко мне он не пылал. Как, впрочем, и я к нему.

– Всего доброго, – равнодушно простилась с искусствоведом я и тут же забыла о его существовании, потому что в кармане у меня зазвонил мобильник.

– Нюша, ты где? – раздался в трубке жизнерадостный голос Голубкина.

– Стою на улице возле машины. Через минуту еду домой.

– А как ты смотришь на то, чтобы вместе поужинать?

– Положительно, с утра ни единой крошки во рту не было.

– Вот и отлично! Гульнем, как в прежние времена.

– А как к этому загулу отнесется твоя невеста? Подозреваю, ей это не понравится.

– Какая невеста, Нюша? – горестно заканючил Голубкин. – Сроду у меня невесты не было. Зачем она мне?

– Не лги! Ты сам мне о ней рассказывал.

– Я пошутил.

– Плохая шутка, – сдержанно заметила я, а Голубкин внезапно оживился:

– Ты расстроилась? И зря! Место рядом со мной вакантно, и ты всегда можешь его занять.

Ну что за наглец? При малейшем намеке на доброе отношение тут же норовит сесть на шею! Чтобы поставить его на место, пришлось злобно зашипеть:

– Опять за старое?

Уловив громовые раскаты в моем голосе, Голубкин струсил:

– Что я такого сказал?