Страстотерпцы
Шрифт:
Сделал знак казакам.
Завели казаки деву в ближнюю лавчонку, подержали, сколько надо, томя ожиданием, и представили народу на погляд.
В шелку, в алых чёботах, в перстнях. Серьги огонь рассыпают, на голове тонкая шаль с жемчужной каймою. Ростом девка высокая, осанкой величавая.
— Кто госпожа-то из вас? — спросил Степан Тимофеевич, подводя девицу к несчастной, перепуганной насмерть дочери подьячего, не больно богато одетой, но ухоженной, сытой, красивой.
Повёл бровью —
— Что скажешь, душа-девица? — спросил атаман служанку.
— Не ведаю, что сказать.
— С хозяйкой пойдёшь, в прежнюю свою жизнь, али, может, с нами, с казаками, на волю?
— Я хоть и сирота, а своей судьбы сама решить не могу, — сказала вдруг девица.
— А кто же за тебя ответчик?
— Бог.
— Иди с казаками! — зашумели женщины. — Тебя дома-то со скотиной спать кладут. Ступай! Ступай! Оберут ведь хозяева-то тебя. Красоты твоей жаль.
— Ну, что? — снова спросил Степан Тимофеевич девицу. — До Бога далеко, попов не видно, попрятались. Не спросить ли у народа?
— Чего спрашивать? Иди с добрыми людьми! Живи себе припеваючи на вольной воле! — кричали доброхоты.
Служанка подошла к хозяйке своей, поклонилась:
— Отпустишь ли, госпожа?
— Ты, Глаша, чай, не в крепости. Вольный человек, — набравшись духу, ответила дочь подьячего.
— Так я пойду?.. — сказала Глаша, всё ещё спрашивая.
— С Богом! — кричали люди. — Слава Степану Тимофеевичу! Слава!
— Были бы у нас цари такие! — вырвалось неосторожное слово у Саввы.
Иова глянул на отца совёнком, сказал:
— Коли царь деньгами пробросается, будет не царство, не народ, а нищая братия.
— Твоя правда! — согласился Савва, обнимая мудрого сына.
Сходили они в пушной ряд, справились о ценах на меха. Правильная торговля, однако, с приходом Разина в Астрахани уничтожилась. Дорогие вещи казаки спускали за бесценок.
Мешхедский купец, бравший товар ещё у Енафы, обещал приехать на ладью, поглядеть меха. Договорились о встрече назавтра.
Но утром на «Орёл» явились нежданные гости: Степан Тимофеевич, Васька Ус, а с ними полсотни казаков.
Смотрели с пристрастием. Облазили каюты, ощупали мачты — из какого дерева, посчитали, сколько парусов можно поставить. О пушках тоже не забыли.
По запросу Ботлера корабль предполагали вооружить восемнадцатью шестифунтовыми орудиями да четырьмя трёхфунтовыми. На деле же мощь корабля оказалась пожиже. Шестифунтовых было только пять пушек, пятифунтовых — одна, две четырёхфунтовые, а вот трёхфунтовых поставили одиннадцать, да три двухфунтовые.
Ботлер, оповещённый воеводами Прозоровским и Львовым об опасном донском атамане, которого надо всячески ласкать, не
Степан Тимофеевич откушал из братины, поднял брови и передал братину Усу.
— Славная водка, — сказал Ус.
— От государя-батюшки! — похвастал капитан Ботлер.
— Бери-ка ты своё питьё, да поехали ко мне, — пригласил Разин Ботлера. — Награжу! Всех награжу! Все поехали!
Пир затеял Степан Тимофеевич на своих стругах.
Иноземные матросы, кормщики яхты, шлюпов, бота, стругов поместились на быстроходной ладье Саввы, поплыли в казачье логово.
Савву больше всего тревожило: не сунулись бы казачки поглядеть, каков товар в ларях, ограбят за милую душу. Но казаки отдыхали. Широкое было гулянье, как на свадьбе.
— А у нас и есть свадьба! — захохотал казак, подавая Савве сулею. — Хлебай, кормщик! Не жалей зелёного вина! Не убудет!
— Да кто жених? И невесты не видно.
— Жених — Степан Тимофеевич, а невеста — вот она! — казак, хохоча, показал на реку.
— Разлучница-персиянка с русалками теперь играет! — захохотал другой казак. — Степан Тимофеевич даровал ханшу Волге-матушке.
— Как даровал?
— Утопил... Дочь Менеды-хана, мы её на море взяли, у Свиного острова. Персидский шах прислал корабли по наши головы, а мы те корабли на дно... Три буса всего осталось.
— Когда же дочь-то ханская... утопла? — спросили казаков любопытные.
— Да как к вам плыли. Загорелась душа у Степана Тимофеевича, взял он её на руки и — кинул за борт. Приняла матушка подарочек. Степан Тимофеевич любит подарки дарить.
В начале пира Савва с Новой сидели далеко от Разина, но он вдруг поманил их рукою, показал место напротив себя, рядом с Усом. На Иову поглядывал. Савве подумалось: может, за то честь, что всех на ладье своей привёз. Но Ус сказал:
— Сын у тебя лицом светел, а глазами умён, словно он царских кровей... Их высочество, Симеон-то Алексеевич, говорят, не помер, староверы унесли мальчонку. Хотят вырастить в вере отцов.
— Про то не слышал! — удивился странной сказке Савва, — А Иова — мой кровный сын, моя надежда.
Дошло дело до подарков. Лобызал разбойник иноземных моряков, поднося кому что: Ботлеру — серебряный кубок, Бартельсону — пистоль с рукояткой из слоновой кости, Струйсу — кафтан. Савве Степан Тимофеевич пожаловал шёлковый плащ с алмазной запоной, Иове же принесли парчовую шубку. Надели и ахали:
— Истинный царевич!
Испугался Савва. Как стемнело, взял Иову на ладью, велел гребцам тихонько отваливать, и не на прежнее место, а вверх по реке.