Стратегия обмана. Политические хроники
Шрифт:
— Заполняйте сами, у меня нет времени.
— Но это противоречит правилам библиотеки, — попытался возразить Рассел.
— Вот именно. У вас тут не библиотека, а помойка, и ради одного листа писать новые пять я не собираюсь.
— Тогда верните документ, — оскорблённо произнёс библиотекарь.
— И не подумаю. Я убил три часа своего рабочего времени на то, что за пять минут должны были сделать вы. Пока я перерыл тонну бумаги, я то и дело натыкался на эти ваши формуляры. Что они делают в документах двадцатых годов? Нет, я не собираюсь разводить
— Тогда я подам на вас жалобу, — горделиво кинул библиотекарь.
— Лично сэру Майлзу, — подсказал полковник, уходя прочь. — Желаю удачи.
Полковник тут же отправился в медицинскую лабораторию за консультацией к доктору Лесли Вильерсу, относительно молодому специалисту, куда более решительному и смелому, нежели Питер Рассел, которого он сменил на этом посту.
— Простите, полковник, — смущенно улыбался Лесли Вильерс, возвращая ему прочитанный документ, — но это же глупость.
— Может и глупость, но писал её твой предшественник.
— Увы, я не могу ответить, чем руководствовался доктор Рассел, когда написал отчёт. Может это всего лишь разрозненные слухи и ничего более.
— То есть, как медик ты считаешь, что подобная процедура невозможна?
— Я считаю её абсурдной.
— Почему? — не отставал полковник.
— Ну, подумайте сами, кому придёт в голову вводить кровь альвара трупу.
— Допустим, в 1924 году это пришло в голову тому самому доктору Метцу, который упоминается в конце отчета. Так что?
— Я даже не знаю…
— Лесли, скажи честно, ты никогда этого делать не пробовал и что получится в итоге, не знаешь.
Доктора Вильерса смутить этим заявлением не удалось.
— Да, не пробовал. Но я ещё в своем уме, чтобы проделывать такое. Полковник, это же документ двадцатых годов, тогда медики что только не вытворяли — и по чертам лица искали признаки склонности к преступлениям, и по бороздам мозга искали признаки маниакальности. Такое было время. Я не удивлюсь, что кому-то пришло в голову вколоть кровь альвара в мёртвое тело. Кстати, откуда у того доктора могла быть такая кровь.
— Хороший вопрос, Лесли. Я думаю, это кровь Мэри.
— Откуда она могла взяться у Метца? — поразился Вильерс.
— От доктора по имени Джон Рассел. Лесли, просто прими как факт и не задавай лишних вопросов. До тридцатых годов Фортвудс сотрудничал с некоторыми медиками, жившими за пределами королевства. Был им и Метц, а до него его дед Книпхоф. Потом все они умерли, и у Фортвудса появилась своя медицинская лаборатория, в которой ты теперь абсолютный хозяин.
— Но как в те годы можно было вывезти кровь?
— Так же как и шишковидную железу.
— А её-то зачем? — насупился доктор.
— Откуда мне знать? Ты говорил об этом с Мэри?
— А ей откуда знать про железу и строение мозга?
Полковник только постучал пальцем себе между бровей. Глаза Лесли заметно расширились, и потом недоверчиво сузились:
— А зачем? — прошептал он, настолько его воображение поразила мысль
— Ты сам сказал, времена были такие — черты лица, борозды… Шёл 1896 год, я собственными глазами видел, как Книпхоф нёс в портфеле на вокзал склянку с шишковидной железой в растворе. Помню, как Рассел в начале века дважды увозил новые железы в Германию. Но на счёт крови я ничего не слышал, были там бутылки или иные сосуды, но я ничего не видел и не знаю.
— Я спрошу Мэри, — пообещал Вильерс, — может она припомнит, когда у неё забирали много крови зараз.
— Может дело и в Мэри, а может и нет, — с удивлением для самого себя только что понял полковник.
Может в Мюнхене у Метца был свой персональный подопытный альвар. И их фамилии чудесным образом совпадали. Доктор Пауль Метц и его альваресса Лили Метц. Что-то в этом было, но многое оставалось непонятным. Метц — это ненастоящая фамилия Лили, а что-то вроде псевдонима в память о докторе? Нет, так фривольно обходится с именами в среде альваров не принято. Или доктор и Лили приходились друг другу родственниками? Интересно, в какой степени. Версию однофамильцев полковник даже не стал рассматривать.
— Лесли, — в задумчивости обратился он к Вильерсу, — а что если я поручу тебе, а ты своим лаборантам, разобраться в методике бальзамирования тела Ленина? Что скажешь? Насколько я понимаю, методология официально опубликована и секрета не составляет.
— Ну, допустим, в теории разберёмся. Дальше что?
— А у лаборатории есть доступ к какому-нибудь лондонскому моргу?
— Это ещё зачем? — удивился Вильерс и тут же твёрдо заявил. — Второго Ленина я делать не буду. Это ж бешеные деньги, администрация мне голову оторвёт.
— Не надо никого бальзамировать. Просто попробуй впрыснуть кровь альвара трупу. И посмотри, что будет, исчезнут трупные пятна, разгладится кожа или нет.
Вильерс молча обдумывал это предложение.
— Я сам дам кровь на забор, — пообещал полковник, — только поставьте небольшой эксперимент. Вдруг это правда.
— А потом что, попросите слетать в Москву, взять образец подкожной жидкости из мумии Ленина? Нет, полковник, вот этого я вам точно не могу обещать.
— Я всё понимаю, — согласился он, — просто проверь метод Метца, работает ли он вообще. А после этого уже будем думать дальше.
— Ну, ладно, — наконец, согласился доктор и смерил полковника оценивающим взглядом, — закатывайте рукав.
Ещё неделю полковник выуживал из закоулков памяти эпизоды, когда он встречался и говорил с профессором Книпхофом и его внуком Метцем. Вспомнил он и о другой внучке профессора, Иде. В 1896 году молодая девушка влюбилась в него, а он сказал ей то же, что и не так давно Мадлен — выйди замуж, роди детей. Тогда она уехала в Мюнхен, и больше он её не видел, даже не интересовался, вышла ли она замуж, есть ли у неё дети. Мадлен почему-то с этим не спешит и уже четвертый год изводит Ника Пэлема ожиданием, то ли назначением даты свадьбы, то ли расставанием.