Стратегия. Логика войны и мира

Люттвак Эдвард Николае

Это упрощение может быть верным в случае начального столкновения между первой волной наступающей советской бронетехники и оборонительной линией пехоты с ПТУР. Но если защите удастся отразить эту первую атаку, неизбежно последует реакция: либо подавить защиту более сильным артиллерийским огнем, либо обойти ее каким-то иным способом. Реагировать, воспользовавшись временем, выигранным ею благодаря своему первому успеху, сумеет и защита. Она либо перейдет на другую позицию, либо вышлет группы «охотников» с противотанковыми ракетами, если есть подходящий рельеф или растительный покров, где они могли бы укрыться, либо спланирует засаду, в которую можно будет пропустить следующую волну атаки, чтобы потом ударить по ней сзади. Тем самым начнется новый раунд битвы.

Те конкретные войска, которые мы рассматривали, не являются, однако же, независимыми агентами, преследующими собственные цели. То, что для них является боем в его целости, то, что в действительности составляет все их существование в это время, — лишь фрагмент целого сражения для высших уровней командования и для национальных властей с обеих сторон. Они разработали планы и приняли решения, приведшие к этому бою. Когда бой начинается, они стараются удерживать контроль над ходом битвы, реагируя на возникающие результаты. Они могут укрепить артиллерию или обеспечить поддержку с воздуха подразделениям, уже участвующим в бою. Иногда эти подразделения приносят в жертву, оставляя сражаться без помощи:

либо для того, чтобы использовать остающуюся у них сдерживающую мощь в обороне, либо для того, чтобы сохранить вектор атаки в наступлении — между тем как их силы тают, и они превращаются в простую видимость. Когда войска, уже находящиеся на поле боя, полностью вовлечены в битву и, возможно, поглощены борьбой за собственное выживание, высшие уровни способны уверенно контролировать лишь те новые силы, которые они высылают в бой: свободно направлять их на новые оборонительные позиции или, если речь идет о наступлении, на новые векторы атаки. Даже при наличии широко разветвленных средств связи невозможен мгновенный контроль над подразделениями, уже вовлеченными в битву с врагом, ибо в таком случае то, что можно сделать, а чего нельзя, должно зависеть от того, что может сделать враг, а чего не может.

Тогда взаимосвязь между действием и противодействием уже не сводится к тактическому уровню. Нам нужна совсем иная, гораздо более широкая перспектива, чтобы продолжать исследование. В этой перспективе нюансы, связанные с местными условиями, теряют свое значение, когда все множество вражеских войск рассматривается в гораздо более широком масштабе. Для этого нужно подняться на следующий уровень стратегии, предварительно отметив, что, хотя мы рассмотрели эпизод наземной войны, в любом другом виде военных действий, включая те, которые неточно называют «стратегическими» [64] — и в прошлом, и в будущем, и на море, и в воздухе, и даже в космосе, — должен быть свой тактический уровень.

64

⁶⁴ Со времен Второй мировой войны прилагательное «стратегический» широко использовалось применительно к самолетам и ракетам дальнего действия, в противоположность соответствующим видам вооружений ближнего действия, получившим название «тактических» — хотя, что весьма примечательно, о стратегических и тактических военных кораблях речи не заходит никогда! Эта неудачная терминология восходит к риторике первых защитников боевой мощи ВВС. Перенос значений произошел в два этапа. Во-первых, бомбардировщики, которые предполагалось использовать только против промышленных и иных целей внутри страны, были названы «стратегическими», чтобы передать их способность выигрывать войны собственными силами, — в противоположность сугубо тактическим бомбардировкам в поддержку сухопутных войск. Затем прилагательное «стратегический» стало связываться с таким второстепенным свойством, как дальность полета, которая могла потребоваться бомбардировщикам, чтобы атаковать внутренние цели в некоторых географических регионах — а это, в свою очередь, привело к тому, что слово «тактический» стало означать «ближнего действия».

Это классический пример ложных разграничений, приводящих только к путанице. В войне в Персидском заливе в 1991 году для атак на штаб-квартиры в Багдаде и на другие стратегические цели применялись в основном малые «тактические» самолеты F-117, тогда как огромные «стратегические» бомбардировщики В-52 использовались лишь для того, чтобы атаковать скопления войск в Кувейте, а также другие тактические цели. В войне в Косове в 1999 году «стратегические» бомбардировщики В-52, В-1А и В-2 атаковали сербские сухопутные войска, а все стратегические цели в Сербии были атакованы «тактическими» F-15Es, F-117s и другими подобными самолетами. И это не следствие нового оборудования для управления бомбами, благодаря которому стала возможна привычная точность попадания, а потому и замена массированных бомбардировок выборочными ударами по специфическим целям. Уже в июне 1941 года Люфтваффе, которое уже применяло самолеты ближнего действия для бомбардировок Варшавы, Роттердама и Лондона, то есть для сугубо стратегических атак, нуждалась бы в самолетах более дальнего действия, чтобы атаковать скопления советских войск за линией фронта.

Глава 7

Оперативный уровень

Одна из особенностей англоязычной военной терминологии состоит в том, что в ней в течение долгого времени не было слова для того, чтобы обозначить средний уровень мысли и действия между тактическим и стратегическим: тот уровень, который охватывает битвы в их динамической тотальности, на котором разрабатываются, обсуждаются и применяются общие методы войны. Как мы увидим, этому была одна вполне уважительная причина. Но она уже не столь актуальна после того, как я ввел понятие «оперативного уровня» (operational level), сегодня повсеместно распространенное-как в американских, так и в британских полевых руководствах и привычно применяемое в сочинениях по военному делу [65] . Конечно, это вовсе не было моим изобретением. В традиции континентальной военной мысли немецкий и русский эквиваленты этого понятия прошли долгую историю и занимали в ней центральное место [66] . Обе они подчеркивают важность именно «оперативного искусства войны» как высшей комбинации, превосходящей простую сумму ее тактических частей.

65

The Operational Level of War («Оперативный уровень войны»). International Security, 5 (Winter 1980–1981). Переиздано в: Luttwak, Edwardn. Strategy and History: Collected Essays («Стратегия и история: избранные эссе»). Vol. 2. New Brunswick: Transaction Books, 1985. В следующем издании базового «Полевого руководства армии США» (US Army Field Manual 100-5), в составлении которого я участвовал в качестве консультанта Командования обучения и доктрины сухопутных войск США, оперативный уровень был включен и даже значительно подчеркнут; то же произошло и в руководствах, изданных другими службами США. Происхождение этой концепции прямо признается в труде: Major General MacKenzie, J. J. G. & Holden Reid, Brian. The British Army and the Operational Level of War («Британская армия и оперативный уровень войны»; London: Triservice Press, 1989).

66

По-немецки «operative Kriegskunst», «оперативное искусство войны»; русское выражение «оперативное искусство» явно представляет собою перевод с немецкого. Слово «operations», «операции», встречающееся в американском военно-административном словоупотреблении (например, «European Theater of Operations», «европейский театр операций»), означает попросту боевые действия в целом. Со времени публикации моей статьи The Operational Level of War («Оперативный уровень войны») в 1981 году это выражение стало

широко применяться в американских военных кругах благодаря тому, что оно было принято в основополагающие учебные руководства по доктрине армии США (FM 100-5). Бэзил Лидделл Харт попытался ввести термин «большая тактика» с тем же значением, но он не получил официального признания и широкого распространения в британской и американской военной литературе.

Сами по себе виды оружия взаимодействуют друг с другом на техническом уровне стратегии; войска, прямо противостоящие друг другу, сражаются на тактическом уровне; но на оперативном уровне мы впервые встречаемся с борьбой руководящих умов с обеих сторон. Это уровень, на котором применяются общие принципы войны, как в глубоко проникающем наступлении бронетехники или при глубокой обороне; стратегическая бомбардировка ключевых узлов в противоположность ударам по противнику на линии фронта; многослойная противовоздушная оборона кораблей ВМФ — и другое, подобное этому. Именно на оперативном уровне должно осуществляться текущее командование всеми вовлеченными в бой войсками, и, прежде всего, это уровень битвы в целом, со всеми его приключениями и злоключениями.

Границу между тем, что является оперативным, и тем, что является тактическим в методах ведения войны, в текущем руководстве боем и в самих боевых действиях, очень трудно определить абстрактно и очень легко — на практике. Там, где отдельные рода войск и их особая тактика — как, например, подводные лодки и особая тактика подводных лодок или же артиллерия и артиллерийская тактика — сами по себе уже не определяют результаты битвы, потому что в ней заняты также другие рода войск и другие тактики, — там мы выходим на оперативный уровень. Опять же, там нет необходимости в произвольных определениях. Рассматривая каждый эпизод боя, мы можем различить в нем естественную стратификацию между оперативным слоем и тем, что лежит ниже или выше его. И, конечно, разделительная линия между тактическим, оперативным и стратегическим также ассоциируется с возрастающими масштабами действия и с большим разнообразием средств.

Возьмем одну крайность: для первобытного племени, все войска которого состоят из воинов, единообразно вооруженных щитами и копьями, всегда сражающихся в едином формировании, тактическое, оперативное и стратегическое должны совпадать для всех практических целей. Такое племя не может потерпеть тактического поражения, которое при этом не было бы также и стратегическим, и не может разработать метод войны, который превосходил бы тактический. И напротив, скажем, для США в ходе Второй мировой войны совершенно различные оперативные ситуации могли сосуществовать друг с другом даже в рамках одного и того же театра военных действий, так что каждый день мог приносить новости как о тактических победах, так и о тактических поражениях. И, конечно же, совершенно различные оперативные методы применялись в ходе десантных морских кампаний в Тихом океане, в стратегических бомбардировках немецких промышленных объектов, в одиннадцатимесячных военных действиях на европейском континенте после высадки десанта в Нормандии в июне 1944 года и в борьбе за военно-морское превосходство в Тихом океане.

Масштаб и разнообразие — это необходимые условия, но не достаточные: если оперативный уровень должен обладать некой собственной сущностью, то действие на этом уровне должно быть чем-то большим, чем простая сумма тактических частей. Это, в свою очередь, зависит от преобладающего стиля войны, а точнее — от того, какое место занимает этот стиль в широкой гамме, на одном конце которой находится истощение (attrition) противника, а на другом — маневр.

Истощение и маневр

Истощение — это война, ведущаяся промышленными методами. Враг в этом случае рассматривается как простая совокупность мишеней, и цель состоит в том, чтобы победить посредством их кумулятивного уничтожения, достигаемого благодаря превосходящей огневой мощи и материальной силе в целом. В конечном счете весь набор вражеских целей теоретически может быть уничтожен, если отступление или сдача не остановят этот процесс, как почти всегда случается на практике.

Чем сильнее акцент на истощение в общем стиле войны, тем эффективнее ставшие рутинными техники обнаружения цели, атаки и снабжения наряду с однообразной тактикой и тем меньше возможность (или потребность) применять какой-либо оперативный метод войны. Процесс заменяет собою искусство войны и его хитроумные изобретения. Всякий раз, когда материально превосходящие противника и в изобилии снабжаемые войска, способные извергать огневую мощь, оказываются перед статическими целями (окопами, городами) вражеских войск, которые вынуждены оставаться неподвижными и сосредоточенными, чтобы достичь своих целей (а поэтому — не партизаны), победа математически обеспечена. Понятно, что, если у противника тоже есть своя огневая мощь, то проистекающее из этого взаимное истощение следует принять как данность. При таком стиле войны не может быть победы без полного материального превосходства, не может быть дешевых побед, достигнутых хитроумными ходами, с малыми затратами людей и ресурсов.

Не бывает военных действий, рассчитанных только на истощение, обходящихся вообще без каких-либо хитростей или уловок и действительно сводящихся к промышленному процессу. Но в примерах военных действий с очень высоким содержанием истощения недостатка не наблюдается. Сюда входят: окопная война в ходе Первой мировой войны, большинство сражений которой представляли собою симметричные дуэли артиллерийских сил противников наряду с боями пехоты, противостоявшей пехотным же лобовым атакам в пешем строю против линий обороны, укрепленных пулеметами и минометами; попытка Люфтваффе, ошибочно полагавшего, что оно располагает достаточным для победы материальным преимуществом, нанести поражение Королевским ВВС Великобритании в июне — августе 1940 года посредством намеренного навязывания воздушных боев; выигранное Монтгомери сражение при Эль-Аламейне, а также большинство его дальнейших сражений, в ходе которых враг сначала подвергался обстрелу значительно превосходящей его артиллерии, а затем — лобовому натиску пехоты, прежде чем его сминали подразделения бронетехники, несравненно превосходящие его численностью; кампания немецких подводных лодок в 1941–1943 годах с целью выиграть войну, снизив общий тоннаж океанских грузоперевозок, доступных союзникам, за черту минимума, необходимого им для ведения войны; кампания союзников в Италии в 1943–1945 годах, которая выродилась в череду упорных лобовых атак после неудачной попытки обходного маневра в Анцио; бомбардировки Германии и Японии, нацеленные частью на промышленное истощение, а частью — на истощение городских территорий вообще; наступление Эйзенхауэра широким фронтом после прорыва из Нормандии, которое Паттон лишь иногда подрывал своими глубокими маневрами; наступления Риджуэя в Корее в 1951–1952 годах, в ходе которых сухопутные войска прочным фронтом, простиравшимся от одного побережья до другого^ медленно надвигались на китайцев и северокорейцев, которые систематически уменьшались в числе под бомбежками и артобстрелами; значительная часть американской войны во Вьетнаме — несмотря даже на то, что враг упрямо отказывался собираться в массовые формирования, удобные в качестве цели (посредством концентрических действий по методу «отыщи и уничтожь» американцы пытались заставить вьетнамцев сгруппироваться); наконец, знаменитые планы «холодной войны» по нацеливанию ядерного оружия на населенные города и промышленные объекты с целью заставить вражеские правительства пойти на попятный из-за нависающей над ними колоссальной угрозы.