Страж империи

Пекальчук Владимир Мирославович

Я вздохнул. Итак, он пытается убедить меня, что является невраждебным эфириалом? Я бы с радостью ответил выстрелом из «кишкодера», но… он далеко и у него Роксана. Возможно, есть шанс что он ее отпустит, если сочтет, что убедил меня. Хм… Придется балансировать, потому что если я во всем с ним соглашусь – он поймет, что я кривлю душой.

– Боюсь, тут все сложнее, чем вы думаете. Человеческое общество регулирует само себя при помощи законов, и если вы желаете быть его частью – должны подчиняться им. А закон говорит, что лишение человека жизни – преступление, даже если этот человек просил убить его. Врач, давший яд больному по его просьбе, наказывается не

так же строго, как разбойник-убийца, но все равно наказывается. Люди очень сильно ненавидят, когда одного из них лишают жизни. Но и это еще не все.

– У меня плохое предчувствие, но куда ж деваться…

– Эфириалы, одержимые и их пособники – враги. Если я верю, что вы – действительно одержимый, то автоматически не верю ни единому вашему слову, помимо этого, потому что врагам нельзя верить. Вы пробрались в наш мир тайком, лишив жизни одного из нас – мне требуется знать только это. Ну и где вы находитесь, конечно же. Добро пожаловать в наш сложный и противоречивый мир. С одной стороны, я могу представить себя в положении, в котором оказались вы, и даже посочувствовать. Вот только мы свой мир терять не желаем и будем за него бороться. Надо было собственный отстоять, а не пытаться занять наш. Мало нам приблудных длинноухих, бледных и серых?

– Вряд ли это актуальное опасение: нас мало.

Хм… Правду он мне вряд ли скажет – но лучше недостоверная информация, чем совсем никакой.

– Мало – это сколько?

– Не могу сказать по той причине, что в перемычке между мирами не действуют привычные вам законы. Там не существует категории чисел, и счет невозможен.

– Хм… Так догадка о том, что в «хаосе» нет измерений и времени – верна?

– Вероятно, так и есть. Но чтоб вы понимали, насколько нас мало – мы можем выйти из «хаоса» в Зону лишь очень ненадолго и одновременно по ней странствуют не сонмища эфириалов, как вы считаете, а всего три-четыре. Прошу заметить – это считая всех подряд. Таких, как я, еще меньше.

Я вздохнул.

– Если так – ладно, минус одна проблема. Хоть я и ненавижу вас всей моей душой, но краешком разума, не ослепленным ненавистью, я мог бы согласиться с тем, что если приблуд действительно мало, то имеет смысл закончить войну путем договора. Однако тому существует куча преград технического характера.

– Например?

– Люди ведут войны по правилам. Можно поднять белый флаг, выйти на нейтральную территорию и провести переговоры с вражеским офицером. Правило такое – если поднят белый флаг, стрельба временно приостанавливается. Вы не воюете по правилам, не признаете белых флагов, не берете пленных. Где ваши офицеры? Как и с кем вести переговоры?

– Ну ведь мы уже ведем диалог, не так ли? Минус одна проблема, верно? Я – не командир себе подобных, но остальными движут те же фундаментальные мотивы: мы заботимся о собственном благополучии, а не о причинении вреда кому-либо. Договориться со мной – все равно, что договориться почти со всеми нами.

– А мы все разные, и договор со мной лично не значит ничего для остальных. Наконец, поймите, что человеческое общество есть порядок. Есть законы и есть правила. Любые договоры возможны только с теми, кто придерживается тех же правил. И вот одно из них: комбатант воюющей стороны обязан носить форму своей стороны. Комбатант, скрывающий принадлежность к своей стороне – шпион либо партизан и подлежит уничтожению без суда и следствия. Таким образом, вы не можете вести переговоры, скрывая свою личность. Вначале вы обязаны обозначить свою принадлежность к одержимым – только после этого просить переговоров.

Потому что переговоры имеют смысл только с однозначно идентифицированным индивидуумом. Я вот вообще сомневаюсь, что вы одержимый – какие переговоры? О чем?

– У меня есть очень сильное опасение, что как только я обозначу свою суть, то сразу же буду уничтожен. Никто не станет меня слушать.

– Да, позорные случаи убийства парламентеров иногда бывали, а в отношении вас так, скорей всего, и случится. И не переживайте по этому поводу: вы бы все равно не смогли договориться с подавляющим большинством из нас. Вы – враг нам. Сам способ вашего проникновения в наш мир – враждебен. Нам не нравится, что проникающая в наш мир нежить из соседнего мира убивает нас, понимаете?

– Это был бы очень сильный аргумент, если б не одно «но». Вы сами убиваете огромное количество себе подобных. Я понимаю, что на войне это одно дело – там труднопостижимые для меня мотивы и причины, но я осознаю, что они есть. Только есть еще, предположим, казни преступников. Отчего бы не казнить их методом создания одержимого? Нас устроят любые тела. И вы тоже выгадываете, получая вместо асоциального преступника, которого можно только уничтожить, иного индивидуума, которому не свойственны многие ваши пороки. Который склонен к мирному поиску своего места и станет ценным приобретением для вас. Который обладает способностями, отсутствующими у вас, и будет применять их на ваше благо. Думаете, как именно я спас ту жизнь, за которую получил свою?

– Звучит, в принципе, разумно. Только это не отменяет ничего из того, что ранее сказал я. Вы враг, скрывающийся среди нас. Вы как-то договорились со своими пособниками среди людей, но таких очень мало и остальные уничтожают их при любой возможности. Даже если вы действительно не враг – это не важно. Важно, что все люди считают вас врагом. Важно, что я вам не верю. На словах что угодно можно сказать – но даже сейчас вы ведете себя как враг. Вы взяли заложника и пытаетесь в чем-то меня убедить, не раскрывая своего имени и даже не доказав, что вы действительно одержимый. На случай, если вы и правда таковой и не понимаете простых вещей – объясняю. Любое враждебное действие некоего индивидуума автоматически превращает все его слова в ложь, если не доказано обратное. Взятие заложника – враждебность, и любое ваше слово без доказательства есть ложь. Вы одержимый? Докажите. Вы не враг? Докажите.

– Ну, я могу доказать и то и другое. Например, вместе с телом я получил и высокий авторитет этого тела и мог бы мешать вам еще на этапе создания вашей школы – но делать этого не стал. Если вы узнаете, что я высокопоставленное лицо, обладающее авторитетом, способным создавать проблемы или даже перечеркнуть ваши планы – мое невмешательство в создание вашей организации послужит доказательством моей невраждебности?

– Хм… Если вы действительно имели такую возможность и отдавали себе в этом отчет – то это уже какой-никакой аргумент. Но тогда следующий вопрос: из каких соображений вы решили не вмешиваться?

– Да потому, что лично вы и ваша организация для меня не опасны: вы уничтожаете «тигров», назовем их так, когда те сами себя выдают, но не ищете таких, как я. А если я буду обнаружен – там уже не очень важно, кто именно меня уничтожит. Не вы, так другие. С другой стороны, я только «за», если «тигры» однажды будут окончательно уничтожены и перестанут создавать проблемы вам и нам… На тот момент, к слову, я еще даже не думал о возможности вступить с вами в диалог.

– То есть, вы не привержены себе подобным, как мы?