Страж
Шрифт:
Там, где он находился, было темно, только на другом конце комнаты горел огонь.
Он был под землёй.
Один этот факт почти заставил его слететь с катушек.
У него всегда была клаустрофобия… сколько он себя помнил.
Очень, очень сильная, чертовски смертельная клаустрофобия.
Где-то там, должно быть, открылась дверь.
— Брат! — раздался голос, перекрывший вопли Ревика. — Брат, успокойся. Успокойся! Ты здесь не заперт! Ты в безопасности!
— Выпусти меня! ВЫПУСТИ МЕНЯ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ!
— Брат, спокойно…
— Нет, — Ревик покачал головой. — НЕТ, ВЫПУСТИ МЕНЯ ПРЯМО СЕЙЧАС!
— Ты в полной безопасности…
«Выпусти меня бл*дь… Я убью тебя… Я УБЬЮ тебя бл*дь…»
До него не доходило, что на нем ошейник, пока он не выплеснул свои мысли в Барьер, пытаясь добраться прямо до света Торека, заставить его понять.
Ошейник активировался.
И ударил его током. Сильно.
Достаточно сильно, чтобы парализовать его, заставить стиснуть зубы, заглушить разум болью. Он уронил свой вес обратно на металлические прутья. Он лежал, тяжело дыша, ожидая, когда боль утихнет. Когда всё закончилось, он застонал, пытаясь вернуть контроль над своим светом.
Над ним сдвинулась тень.
Ревик издал ещё один стон, всё ещё сжимая прутья.
Слёзы текли по его лицу, отчасти от боли, но он чувствовал тщетность происходящего, потерю контроля, даже когда паника в его свете усиливалась. Он слышал голоса над собой, но едва понимал слова на прекси. Всё, что он мог чувствовать — это то, что они заперли его в коробке.
Он был в грёбаной коробке под землёй.
Торек взял то, что он ему сказал, и использовал это против него.
Он использовал это, чтобы пытать его…
— Нет, брат, — успокаивал голос. — Нет, всё в порядке. Ты в безопасности…
«Это не сработает, — сказал женский голос. — Gaos, Тор. Посмотри на него! Ты доведёшь его до грёбаного сердечного приступа. Мы не можем оставить его здесь в таком состоянии, что бы там ни говорил этот больной ублюдок».
Последовала пауза.
Затем щёлкающий вздох.
«Ты права. Ты права, любовь моя. Как всегда».
Вторая группа мыслей определённо принадлежала Тореку.
Ревик не расслаблялся. Он лежал, тяжело дыша, всё ещё сжимая прутья. Он чувствовал себя свернувшейся змеёй, готовой нанести удар, или, может быть, готовой почувствовать, как его сердце разорвётся в груди.
«Ты права, — повторил ей Торек. — Я понятия не имел, что он будет так чувствителен к этому. Мы попробуем что-нибудь ещё. Используй ошейник, чтобы вырубить его, чтобы мы могли переместить его…»
— Нет! — закричал Ревик. — Нет, чёрт возьми! Не вырубайте меня снова…
Но больше у него не было возможности что-либо сказать.
Всё погрузилось во тьму.
***
Ревик прислонялся
Он снова потерял счёт времени.
Не только с точки зрения количества часов.
С точки зрения времени суток, точного дня недели. Он потерял счёт дням и неделям в целом, потерял всякое представление о том, сколько часов и дней прошло с тех пор, как он попал сюда.
Без доступа к своему свету он понятия не имел, сколько времени прошло.
Казалось, прошли недели.
Казалось, что прошло больше времени, чем то, что он дал Тореку в контракте.
Он понятия не имел, связан ли этот контракт с тем, что происходило с ним сейчас. Всё уже не сводилось к контрактам.
И всё также не сводилось к Тореку.
За этим должен был стоять Терри.
Кто-то из Шулеров платил синдикату Ринак за то, чтобы тот сделал это с ним.
Ну, или боссы Торека искали информацию.
Возможно, что-то, что можно было продать на Ринаке, или, может быть, Торек снимал всё это на записывающее устройство и планировал продать.
Боль снова пронзила его, и он закрыл глаза.
«Открой их, брат. Открой их, или я снова тебя побью… И я позволю ей ещё немного поиграть с тобой».
Ревик колебался всего секунду, прежде чем подчиниться.
Он не видел смысла спорить из-за мелочей.
Ему нужно было приберечь свою борьбу для больших дел — для того, что имело значение.
Например, для того, чего на самом деле хотел от него Торек.
— Ты знаешь, чего я хочу, брат, — сказал Торек, и в его голосе прозвучало слабое предостережение. — Ты точно знаешь, чего я хочу, потому что я говорил тебе снова и снова. Ты не даёшь мне это только из чистого упрямства.
Ревик нахмурился, но не отвёл взгляда от золотых глаз другого видящего.
Он наблюдал, как закрываются эти глаза, когда Торек глубже входит в свою девушку, Хайли, на том месте, где они трахались на ковре перед ним. Наблюдение за ними усиливало боль. Но тот факт, что их свет вплетался в его, проникал в него агрессивно, делал боль невыносимой.
Он снова закрыл глаза, и Торек сильнее ударил его своим светом.
— Это была не просьба, брат, — сказал он холодным голосом. — Смотри, или сегодня вечером ты тоже не будешь есть.
Ревик открыл глаза.
Он понятия не имел, как долго наблюдал за тем, как они трахаются.
Хайли прервалась ровно для того, чтобы какое-то время пососать Ревику, возможно, потому, что его свет начал закрываться, выключаться по-настоящему — вероятно, именно по этой причине. Однако они не позволили ему кончить. Они никогда не позволяли ему кончить.
Потом Торек снова избил его, и теперь они трахались, и Ревик чувствовал себя хуже, чем когда-либо. Однако он был голоден. Настолько голоден, что сделал бы всё, что они попросят, при условии, что они его потом накормят.