Страж
Шрифт:
Несомненно, они брали пленников, чтобы получить за них выкуп или использовать в качестве рабов, хотя римлянин вряд ли назвал бы положение местных невольников рабством. Римские рабы почитали за счастье, если с ними обращались так же, как с дворовой собакой, и самой распространенной причиной смерти среди них, кроме дурного обращения, было самоубийство. Меня угораздило оказаться рабом на галерах, стать собственностью другого человека. Я кормился помоями и ворочал веслом под ударами кнута до потери пульса. Если бы не шторм, разбивший галеру и выбросивший меня на берег, я бы и сейчас сидел на веслах. С ольстерскими рабами обращались достаточно хорошо, к тому же они могли получить свободу за выкуп. Кроме того, они могли избавиться от рабства, показав, что могут стать полезными, защищая Ольстер от врагов. Правильнее было бы называть их не рабами, а заложниками, работающими бесплатно.
Я
Впрочем, возможно, они просто научились это скрывать. Может быть, цивилизованность — всего лишь следствие конкретных обстоятельств. Разве в обществе, где семейные и племенные распри — обычное дело, найдется вернейшее средство поразить человека, чем осознание им того, что ты не просто его убьешь, но и воспользуешься для этого мозгом его собственного брата?
— Ладно, хватит уже рассматривать эту костяную лавку, — со вздохом произнес я. — Давай займемся чем-нибудь, что можно сделать на свежем воздухе и что не связано ни с чьей смертью. К тому же это зрелище меня утомило.
Накануне отмечали какое-то событие, уже не помню какое, и я все еще чувствовал себя неважно. Думаю, так же, как и большинство людей Конора.
Оуэн улыбнулся и похлопал меня по голове. Я размахнулся, целя в него кулаком, и он отпрыгнул в сторону, стыдя меня за подобное поведение. По крайней мере, он надеялся, что мне станет стыдно. Ведь здесь никому не позволено бить барда, даже королю. Я буркнул, что он-то еще не бард, к тому же любой, кто стал бы хлопать меня по больной голове, мог получить кулаком в ухо. Оуэн скорчил обиженную физиономию, после чего мы оба рассмеялись и вышли из зала на теплое весеннее солнце. Я прищурился от яркого света. Откуда-то издалека донесся пронзительный крик.
— Пойдем посмотрим херлинг — это наша традиционная игра.
— Я его не понимаю, — ответил я.
— Пойдем, я тебе все объясню.
Он посторонился, пропуская меня вперед.
— Если это у тебя получится, — засомневался я. — Я его уже видел, и, судя по всему, правил там никаких нет.
Оуэн улыбнулся.
— Ты ведь, кажется, сказал, что не понимаешь его?
Херлинг — это тренировка воинов. Две команды бьют по твердому как камень мячу, гоняя его по полю с помощью плоских палок длиной в половину человеческого роста. Эти палки, или клюшки, называются херли. Смысл — по крайней мере ольстерцы так утверждают — состоит в том, чтобы, ударив палкой по мячу, забить его между двумя столбами. Если вы предпочитаете не бить по мячу, а бегать, держа его в руках, это разрешается, но тогда всем остальным позволено лупить вас своими палками, пока вы не бросите мяч, причем зачастую вас продолжают колотить даже после этого. В конце концов я научился играть в херлинг, но, по большому счету, настоящий бой мне нравился больше. Конечно, палка для херлинга не такая острая, как меч, но на игроке нет доспехов, поэтому конечный результат оказывается таким же, как и после битвы. Основное различие между таким способом подготовки к войне и самой войной состоит в том, что к войне мужчины относятся несколько менее серьезно, чем к херлингу. Случалось, что во время игры погибали крепкие парни, и никто этому не удивлялся.
На поле играл Отряд Юнцов, за которым наблюдали с дюжину воинов. Последние валялись на траве, приходя в себя после вчерашней пирушки, выкрикивали советы и наставления и стенали по поводу того, насколько снизился уровень игры со времен их юности. В каждой провинции имелся собственный Отряд Юнцов. Отряд Имейн Мачи состоял примерно из шести полусотен мальчиков — сыновей воинов, входивших в окружение Конора, плюс сыновей вождей, присягнувших ему на верность, плюс горстки ребятишек, чье право рождения не позволяло участвовать в игре, но которые оказались талантливыми игроками. Таких было совсем мало, и им приходилось здорово драться за то, чтобы сохранить место в отряде. Ольстерцы обучают своих сыновей, а часто и дочерей, заставляя их драться, как только они достаточно подрастут, чтобы поднять детский меч.
— Где Фергус? — заорал нам Коналл, когда мы подошли поближе.
Он наблюдал за игрой, возлежа на траве и держась за бурдюк с вином.
— Я его не видел, — ответил я.
Коналл поднял ногу, и из его задницы вырвалась
— А ему надо бы на это посмотреть. Эти ребята ведут себя как младенцы. До сих пор даже кровь никому не пустили, а ведь играют уже целую вечность. К чему тогда все это затевать, если они прыгают друг вокруг друга, словно котята?
— Если они не могут сражаться как следует на поле для херлинга, — согласился Бьюкал, — то никогда не смогут сделать этого в настоящем бою. Пора уже Фергусу столкнуть их лбами, пустить немного крови. А так они никогда не научатся.
Фергус. Вот совершенно загадочный для меня человек. Оуэн уже три раза рассказывал мне его историю, и все равно я ничего не мог понять. Фергус раньше был королем, но потом добровольно отказался от короны! Почему? Потому что она ему надоела, потому что он не мог делать то, что хотел и когда ему этого хотелось. Хотя ему и нравились все эти церемонии и восхищение подданных, он устал быть для всех судом последней инстанции. Поэтому Фергус попросил молодого Конора стать его этим… в общем, я думаю, кем-то вроде регента. Отец Конора, который уже умер, был вождем, Конор получил соответствующее воспитание и обучение и пользовался большим уважением, так что Фергус знал, что Конор справится. Собственно говоря, он подозревал, что Конор может справиться даже лучше его самого, поэтому взял с Конора обещание, что через год тот снова уступит ему место. Фергусу надоела ответственность, однако он не намеревался навсегда удалиться от дел. Просто ему захотелось отдохнуть, поездить в гости, погоняться за женщинами, не опасаясь, что ему помешают всякий раз, как возникнет очередной спор между крестьянами. Кое-кто говорил, что он так поступил только потому, что находился под действием каких-то «чар». Они, насколько я мог понять из объяснений Оуэна, несколько отличались от того, что называется магическими чарами или заклятьем. Это было похоже на нечто вроде транса. Но мне казалось, что, скорее всего, он поступил осознанно и просто хотел отдохнуть.
Конор прекрасно справлялся с обязанностями короля. Если бы дело было в нем самом, то вполне могло бы случиться так, что через год он просто отдал бы Фергусу обратно его корону, как и обещал. Однако его мать — судя по всему, жуткая старая ведьма, умершая незадолго до моего прибытия, — убедила его обойти с льстивыми речами всех, от кого хоть что-то зависело, подкупить вождей, готовых принять взятку, и втолковать более принципиальным, что король, способный сложить с себя полномочия на целый год, совсем не тот правитель, который действительно радеет о своих подданных. Зачем же тогда Фергусу слава, если он не готов быть королем?
Также ходили слухи, что, возможно, золото, заплаченное агентами коннотской королевы Мейв, подвигло кое-кого на то, чтобы провозгласить королем вместо старого воина юнца, ни разу не побывавшего в бою. Если это действительно так, то, вероятно, они совершили ошибку.
Как бы там ни было, когда вожди собрались на церемонию возвращения королевской власти, в тот момент, когда Конор снял корону и протянул ее Фергусу, толпа, нанятая старой ведьмой, начала улюлюкать и кричать, а все подкупленные и обольщенные ласковыми речами вожди присоединились к ней, кивая в знак согласия с ее недовольством. К тому времени, когда пыль улеглась, Фергус оказался перед дилеммой — настаивать на своих правах при отсутствии поддержки своих вождей или попытаться с достоинством пойти на попятный. Он выбрал последнее и, по всей видимости, произнес довольно складную речь, благодаря чему приобрел немало друзей. У Конора хватило ума сразу же сделать Фергуса своей правой рукой, частично потому, что Фергус, хоть и оказался не очень изощренным королем, но был хорошим полководцем, а частью по той простой причине, что так было легче за ним присматривать. Как оказалось, Фергус в некотором смысле даже обрадовался, когда его не пустили в короли, и довольно хорошо отнесся к своим новым должностям главного наставника Отряда Юнцов и главного советника короля.
Разумеется, это не мешало Коналлу сразу же начинать на него орать, как только Отряд Юнцов выказывал склонность к тому, что он называл бабскими штучками. Например, юноши возвращались после игры в херлинг, не покрытые кровью с головы до ног, или иногда просили есть, или высказывали желание поспать. Фергус любил этих ребят больше собственной жизни и рьяно защищал их от нападок Коналла к вящей радости последнего, проводившего большую часть времени, придумывая для юных игроков все новые оскорбления, чтобы довести Фергуса до белого каления. Нас всех это немало развлекало.