Стража Лопухастых островов (сборник)
Шрифт:
– Пошевеливайтесь, – нервничал Пузырь. А то опять затянет. Или луна уйдет.
– Не затянет, не уйдет, – успокоил всех квам. – я слежу…
Отражение луны безмятежно плавало в гладкой воде, в середине шины. Пузырь и Соломинка ухватили шест протянули поварешку к «луняшке». Длины шеста хватило в самый раз, но он вздрагивал, «бабы-Ядвигина» поварешка прыгала, плюхалась рядом с отражением, а подцепить не могла.
– Не суетитесь, лопухастые, – сказал квам. – Дайте-ка… – Он обхватил черенок поварешки, дождался, когда успокоится вода, аккуратно
– Тяните. Только осторожно, – велел квам.
Шест потянули, аккуратно перебирая пальцами. И вот поварешка с горящей золотом добычей оказалась перед охотниками (теплые блики прыгали по их лицам). Пузырь проворно размотал шнурок. Соломинка взял поварешку за черенок и аккуратно наклонил над вставленной в четвертинку воронкой. Огненная струйка побежала в воронку, свет заполнил бутылку, она превратилась в лампу. На ней просвечивал красно-зеленый квадрат наклейки: «Репьёвская натуральная».
– Ну, как там у вас? – подал голос квам. – Получилось?
– Получилось! – крикнул Ига.
– Тогда всем репивет! – крикнул квам. Прыгнул на причаленную к шине половинку тыквы и быстро поплыл по течению.
– Репивет!.. Пока!.. Спасибо! – запоздало понеслось ему вслед.
Луна продолжала светить ярко и празднично. Соломинка сел на песчаную проплешину, как египетский писец из учебника «История древнего мира». Положил на колени дощечку для резки овощей. Расправил на ней слегка помятый бумажный лист, который выдернул из-под резинки на поясе.
– Генчик, дай перо.
Генка дал (он слегка постукивал зубами).
Соломинка обмакнул перо Казимира Гансовича в светящуюся жидкость. Начал водить по листу:
«Мы очень хотим, чтобы к девочке Степке поскорее приехала мама…»
– Так? – спросил он.
Все (даже Ёжик) в голос ответили, что так. Соломинка расписался: «Николай Соломин». За ним аккуратно расписались остальные: «Вячеслав Пузырев», «Станислав Полуэктов», «Игорь Егоров». «Геннадий Репьёв». Потом Генка написал еще раз: «За Ёжика – Репьёв Г.».
Соломинка помахал бумагой, чтобы лунные чернила (а вернее не «чернила», а «светлила») высохли. И они высохли, но светиться не перестали. Соломинка очень аккуратно сделал из листа кораблик. Глянул на стукавшего зубами Генку.
– Ну? Давай напутственную заклиналку.
– С… сейчас… – (стук-стук). – Чего-то не придумывается.
– Вот как макнем снова, сразу придумается, – пообещал Пузырь. Конечно, он это просто так, но Генка заторопился:
– Минутку… сейчас… вот:
Плыви, кораблик, по теченью И наших слов неси свеченье. Тебе вослед пусть машут квамы, А к Степке пусть приедет мама…– М-да, не фонтан… – заметил прямолинейный Пузырь.
– Сочиняй
– Да ладно, все правильно, – заступился за начинающего поэта Соломинка. – Все, что надо, сказано. Генчик, скажи еще раз, чтобы мы запомнили. Потом повторим хором, и я отпущу кораблик…
Так и сделали.
Хоровая декламация получилась, правда, сбивчивой, но зато громкой. В ответ заквакали, заголосили по всему оврагу веселые репейные лягушки. Под их радостный гвалт кораблик со светящимися словами и уплыл по лунным зигзагам. Когда лягушки наконец поубавили громкость, Иге послышался сквозь нее частый негромкий писк.
– Что это? Будто чей-то пейджер сигналит!
– Это, наверно, у квамов сигнализация пищит, – сказал Пузырь. – От лягушат. Чтобы они в питомник для мальков не прыгали…
3
Обратно возвращались, как армия победителей. Пузырь нес на шесте мокрый Генкин костюм с вышитым Пегасом – словно знамя торжествующей Поэзии. Луна освещала дорогу.. У Иги, правда, шевелилось сомнение: ему казалось, что луна не совсем круглая. Как бы это не повредило колдовству. Но сомнение было не сильное, и он не стал делиться им с друзьями – чтобы не сглазить удачу.
Генка в тельняшке до колен был похож на маленькое полосатое привидение. Это ему нравилось. И он, дурачась, говорил, что возможна встреча с другими привидениями.
– Вот выплывут из-за кустов и скажут: «Ага, попались, лопухастые!»… Ой, смотрите…
Все замерли посреди дороги. А по обочине, обгоняя мальчишек, бесшумно прошли большущие белые ноги. Ступни. Они приминали траву. И уходили дальше, дальше…
– Жора, репивет… – Неуверенно сказал им вслед Лапоть. И показалось, что в ответ дохнуло ветерком: «Репивет, лопухастые…»
– Первый раз увидел их в натуре, – выдохнул Пузырь после общего почтительного молчания..– Следы-то встречал сколько хочешь, а вот так еще не приходилось…
И каждый в свою очередь признался, что «мне тоже…»
…Четвертинка из-под «Репьёвской натуральной» продолжала гореть, как лампочка. И она разгоняла сумрак расположенной в сарае кают-компании, когда друзья укладывались на застеленных старыми одеялами топчанах.
Поболтали еще немного, вспоминая коварный туман и доброго квама. Все были убеждены, что колдовство даст хороший результат. Потом заснули разом, как по команде.
Утром вода в бутылке уже не светилась. Зато ярко светились щели в стенах. Все еще спали, когда Ига открыл глаза. Он не стал никого будить, выскользнул из сарая и помчался домой. На углу Серпуховской и Земляничного проезда он увидел Степку. Степка в новом оранжевом платьице двигалась навстречу. Вприпрыжку.
– Ига, репивет! Ко мне ночью мама приехала! Забавно, да!
– Очень забавно, – с удовольствием сказал Ига. – Поздравляю.
– Ига, ты возьми это себе! – Степка протягивала круглую жестяную коробку. – Мама нашла ее под подушкой, чуть не выбросила. «Зачем, – говорит, – прячешь в постели всякий утиль!» Забавно да?