Страждущий веры
Шрифт:
Узкие раскосые глаза сощурились в щёлочки, изрезанные тонкими морщинами губы растянулись в добродушной улыбке.
— Поправятся, не переживай. Безумие Северной звезды я остановил. Завтра поможете их от мерячки избавить, и будут как новые.
— Мерячки?
— Меряченье. Завтра покажу, сейчас поздно. Ты ведь к брату хочешь? Ступай, выспись хорошенько. Утром будет мудренее.
— А можно? — вспомнила я про лекарских духова.
Хорхор добродушно кивнул. Не теряя больше ни мгновения, я подбежала к Вейасу и легла рядом, укрыв нас обоих тёплыми одеялами. Обняла его за плечи и прижалась покрепче. Соскучилась! Родной запах обволакивал, сердце билось
Мысли вихрились и забывались. Только одна возвращалась снова и снова. О маленьком мальчике в руках у куклы с перемазанными алым губами. Мальчик остался жив. Почему я не могу пожалеть его, как жалела Айку? Она нуждалась в моём тепле и заботе, тянулась ко мне, а этот — он всем видом показывает, как презирает меня, мои сказки, мой наивный взгляд на мир. И я хочу быть той куклой, тысячи раз вонзать в него клыки и когти, полосовать кожу на лоскуты, продлевать агонию. Замучить, сломать, чтобы он валялся у меня в ногах и молил о пощаде. Не думала, что способна на такую жестокость. Это он, он вызывал во мне всё низменное и гадкое. Непомерной силой и гордыней. Чувством превосходства. Ни отмыться, ни успокоиться не получается. Скорей бы мы расстались, скорей бы он обрёл свою цель и перестал воровать нашу.
29.
Я проснулась, как всегда, последней. Громко трещали дрова в очаге, пахло сытным мясным бульоном. На стенках тусклыми белыми огоньками мерцали лампадки, превращали мрак в седую дымку, похожую на белоземские туманы. Я потянулась. Взгляд упёрся в ближнюю стену. Хорошо, что вчера я не присматривалась, иначе не заснула бы. Здесь повсюду висели костюмы из шкур животных и жуткие маски разных форм и размеров. На самом верху у потолка бубны: два больших, три средних и три маленьких я насчитала. Рядом колотушки с головами медведей, волков и птиц. Я поёжилась и отвернулась к брату. Он лежал с открытыми глазами и бездумно смотрел на меня.
— Вей, ты проснулся! — я радостно обняла его за плечи.
— Вей, ты проснулся! — повторил он мою интонацию и жест.
И взгляд остался такой же… как выеденная скорлупа.
— Вей, что с тобой? — я встряхнула его, пытаясь привести в чувства.
— Вей, что с тобой? — эхом отозвался брат и тоже меня встряхнул.
— Это и есть мерячка. Демоны Северной звезды, эмирики, ещё владеют их душами, — раздался тихий умиротворяющий голос Хорхора. Шаман действительно похож на Юле, только совсем сумасшедший. — Пустые, они будут повторять то, что делают стоящие рядом люди с душой. Не смотри на него и медленно иди к нам, чтобы он не последовал за тобой и не мешался. Мы всё исправим.
Я отвернулась от брата и медленно попятилась к очагу. Это оказалось не так-то просто. Взгляд то и дело наталкивался на кого-то из туатов. Они тут же вставали на четвереньки и ползли следом несколько шагов,
Мужчины сидели у очага. Хорхор помешивал кипевший в котле бульон. Микаш штопал чёрно-бурую медвежью шкуру неаккуратными стежками. Глянул на меня, и костяная игла в его пальцах тут же сломалась. Я забрала шкуру и принялась за дело сама, пожалев иголки доброго Хорхора. Микаш, не найдя себе занятия, наблюдал за мной.
— Зачем? Ты же все пальцы исколешь! — воскликнул он, когда я в очередной раз с трудом протыкала толстую шкуру иголкой.
— Не сахарная — не растаю, — припомнила слова папы. Оказывается, он был не так уж неправ на мой счёт. Закусила губу, поднатужилась и сделала очередной стежок. Напёрстков бы сюда парочку потолще.
Микаш понурился и отодвинулся. Когда я закончила, Хорхор раздал нам по миске супа, в котором плавали куски свежего мяса.
— Забил лучшего оленя, — радушно улыбнулся он.
Сам Хорхор не ел. Видно, чистых мисок не хватало. Сказал бы — я помыла. Или… А вдруг еда отравлена? Так и не попробовав, я протянула миску обратно.
Хорхор качнул головой:
— Это мясо священного животного. Оно придаст силы для ритуала. Съешьте всё, если хотите спасти ваших друзей.
Пришлось есть, хотя я насытилась, не очистив миску даже наполовину, а вот Микаш доедал уже третью порцию. И куда столько влезает? Хотя он раза в три крупнее меня.
— Почему эта дрянь на нас не подействовала? — спросил между сосредоточенным жеванием Микаш. — Меречки-эмеречки не вселились или как их там?
Я поджала губы. Хотелось высказать, что я думаю по поводу его привычки коверкать «сложные» имена и названия. Но голос Хорхора как по волшебству успокоил всколыхнувшуюся ярость.
— Вы отмечены другими духами: ты мятежным духом перемен, — он легонько коснулся моего плеча и повернулся к Микашу. Тот весь напрягся и скрестил на груди руки. Хорхор снисходительно улыбнулся: — А ты сумеречным духом возмездия.
— Очередные бредни, — пробубнил здоровяк себе под нос.
— Пойду подготовлю всё к ритуалу, — не обратив на него внимания, Хорхор направился к стене с костюмами и масками.
Я придвинулась поближе к Микашу.
— Почему ты весь, как на иголках? — спросила шёпотом.
— Отстань! Ты ведь со мной не разговариваешь? Так, пожалуйста, продолжай в том же духе, — начал язвить он и вертеться, как уж на сковородке.
— Нет, ты вчера что-то недоговорил — я чувствую. Выкладывай! — наседала я. Из кожи выпрыгну, но расколю. Как орех.
— Ничего важного, ещё одни суеверные бредни, — он отворачивался и закрывался руками. Значит, это было ещё как важно, мучило изнутри.
— Если бредни, тем более скажи — посмеёмся вместе.
— Это не смешно, а глупо. Незадолго до нашествия Ходоков к нам в село пришла горевестница. Ни у кого не останавливалась, а прямиком к нашему двору направилась. Дверь без стука нараспашку открыла и по-хозяйски за стол уселась. Мы как раз завтракать заканчивали. Мне надо было на работу бежать, но я так испугался за мать и сестру, что решил задержаться.
Горевестница ела с нами, нашу пищу, мать поставила на стол лучшее, что у нас про запас оставалось. Поглядывала на меня, сверлила слепым взглядом, потом повернулась к матери и, тыча в меня костлявым пальцем, сказала: «Этот не из ваших. Зачем ты здесь его держишь? Он должен быть со Стражами». Мать бледнее застиранной льняной скатерти сделалась: «Это мой сын. Я родила его и вырастила, чтобы он защищал нас и помогал. Не станут теперь никому отдавать».