Страждущий веры
Шрифт:
— Не тяжело? — спросила я, подавляя зевоту.
— Ты как пушинка. — Даже пушинка на высоте весит немало. — Каждому даётся ноша по плечу. Я согласен нести свою до конца, даже если она переломит мне хребет.
Нашёл себе ношу на мою голову. Он перехватил мои ноги поудобнее. На лицо падали мокрые снежинки. Надо же, снег посреди травника, ближе к подножью, а не на вершине, где должен лежать ледник. Вот бы Вейас удивился. Вейас... Не буду марать память о тебе дурацкими тревогами. Твой выбор — уйти, и я его уважаю. Я научусь жить одна,
— Эй, принцессочка, не спи! — вырвал из забытья голос Микаша.
Он опустил меня на землю под одинокой разлапистой сосной, которая закрывала от ветра и снега.
— А где стена? — спросила я, разглядывая хмурое небо с летящими по нему мокрыми хлопьями.
— Никакой стены я не видел. Тропа была лёгкой.
Микаш укутал меня в свой плащ, достал из-за пояса ещё одну флягу и влил мне в рот куриный бульон с протёртыми овощами и манной крупой. Пища лезла обратно, обжигая глотку, но рвотные позывы в конце концов прошли. Становилось легче.
— Ты их себе придумываешь — стены. Зачем? Будто смерти ищешь, причём самым изуверским способом.
Слабость отступила. Теперь я хотя бы могла произносить фразы длиннее трёх слов.
— Я бы хотела родиться мужчиной. Сражаться. Путешествовать. Не оглядываться на суетное, на людей, которые меня оценивают, с неприязнью ли, или с добром, неважно. Мужчины могут быть собой, а женщины обязаны быть лишь их тенью, думать лишь о красоте и кротости. А я хочу светить, хочу чувствовать, хочу быть свободной в каждом порыве и выбирать сама: что, когда и с кем.
— Ты непохожа на мужчин.
— Из-за того, что я слабая и вечно ною? Я изменюсь. Даю себе зарок. Больше никогда, — я подняла ладонь с растопыренными пальцами к небу. Мокрый снег холодил её ледяными поцелуями.
— Нет. Ни тогда, когда ты притворялась, ни сейчас ты не похожа на мужчину. В тебе слишком много женского. В походке, манерах, в том, как ты выбираешь слова, во взгляде, в запахе. Не видел ни одной женщины, которая была бы больше женщиной, чем ты.
— Ты видел много? — я устала на него злиться, смеяться над его речами тоже. — Ничего. Я и женщиной выживу, одолею любую гору, а если не смогу, то что ж… так тому и быть. Я больше не боюсь.
— Какая следующая?
— М?
— Какая следующая гора? Куда собираешься дальше? Домой в Ильзар?
— Тебе зачем? Потащишься за мной до самого замка? Смешной! Ты мне не нужен. Я справлюсь, даже если ты бросишь меня под этой сосной, а куда пойду дальше — не твоё дело. Не буду больше никому верить, чтобы не разочаровываться после. Только в себе. Но я и это переживу.
— Ты пойдёшь за новым мифом, я знаю. И никогда тебя не брошу, как бы ты ни сопротивлялась.
Я устала. Без толку.
Снег всё падал и таял, оставляя на земле мокрые, покрытые разводами
— Какой сегодня день?
— Первый день травника.
— Наш с Веем день рождения. Год назад мы отправились в это путешествие. Тогда я думала, мы вернёмся героями, или вообще не думала, что будет дальше.
— А я даже не знаю, когда у меня день рождения.
— Как это? Ты никогда не праздновал?
— У нас не было времени, еды и денег. В этот день я уже должен был вспахать и засеять большую часть нашего поля, а потом следить, чтобы посевы не склевали птицы, не сожрали жуки с червяками, чтобы скотина не потоптала всходы, чтобы засуха не спалила их дотла.
— Это неправильно! Даже если бы я была беднее храмовой мыши, то раз в год устраивала бы своему ребёнку праздник и не заставляла работать до седьмого пота. Либо сделала бы его счастливым, либо не рожала вовсе!
Микаш фыркнул и замолчал. Зря завела этот разговор. Глупая избалованная принцесска.
Я задремала под шум ветра. Когда проснулась, вьюга унялась, но небо было всё такого же мрачного свинцового цвета, как глаза Микаша. Его рядом не оказалось. Бросил? Нет, глупо и надеяться. Уже и аура чувствуется, огромная, льдисто-голубая, в горах как нигде сильная. Горы — пристанище ветра, горы — его храмы.
— Проснулась? — поинтересовался Микаш, выбираясь из соснового леса ниже по склону.
Я нахохлилась, как сова, под тёплым меховым плащом. Нужно было распалить костёр. Жаль, что так сыро.
— Вначале праздничный обед — подарки потом, — торжественно объявил Микаш и достал фляги с водой и бульоном: — У нас сегодня не званый обед у высокого лорда, а настоящий королевский пир!
Я не оценила шутки, забрала фляги и обедала сама. Сил уже хватало. Микаш жевал лепёшки с вяленым мясом. И для меня оставил. Даже вприкуску с бульоном твёрдая пища не шла, но я заставила себя съесть всё.
— А теперь подарок для послушных девочек, — Микаш достал из-за пазухи серый свёрток. — С днём рожденья!
Он вложил мне в руки два пучка тонких прутьев, перевязанных крестом. Наверху — холщовый шар, набитый сухим мхом, вместо волос натыканы сосновые иголки, прутья обёрнуты лоскутами на манер платья.
— Кукла? Ты серьёзно?
Я их даже в детстве не жаловала, искусных, точь-в-точь похожих на людей, в роскошных одеждах.
— Моя сестра их любила, — смутился Микаш и опустил глаза.
— Она была слабоумной. Мне не пять лет, а семнадцать, если не заметил.
— Не будь такой злобной. Я просто хотел тебя порадовать.
— Не надо так стараться. Это глупо.
— Давай выброшу! — оборвал он и попытался отобрать у меня куклу.
Я отодвинулась и рассмеялась:
— О, нет! Ты же от чистого сердца старался. Оставлю её — будет наша дочка. Нужно придумать ей имя. Обычно выбирают из отцовского рода. Как звали твою мать и сестру?
— Только попробуй! — стальные глаза полыхнули яростью.