Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
За стеной лачуги раздались голоса. Они приближались и вызывали стойкое желание удрать. Юлька огляделась: в бойницы под крышей не пролезть даже худосочной девчонке. Зато в дальнем углу потолка заметила прямоугольную дыру: выход на чердак, не оснащённый лестницей. Только прикинула, как бы туда запрыгнуть, и опоздала.
— Ты что тут?.. — поймал её строгий мужской хриплый голос из распахнувшейся дощатой двери.
Хозяина голоса Юлька не разглядела: тому в спину ожесточённо лупило солнце. Лишь расплывчатый силуэт, который внезапно отшатнулся назад. И потрясённо
— Девятисущая!
Юлька открыла рот, дабы прояснить суть сказанного, и проснулась. На самом интересном месте — досадливо пошарила она вокруг руками. Никаких чудес: обычная современная постель. Открыла глаза: в комнате светло, значит, на улице уже белый день. Минимум часов десять. И уже полтора часа, как она должна сидеть в рабочем кабинете.
Кирилл, естественно, уже там — зевнув, обозрела она пустоту слева. На смятой подушке в синей наволочке с розовыми цветками сакуры белел листок бумаги. Её индульгенция, где рукой «отпущателя грехов» было небрежно начертано: у тебя сегодня выходной.
— Как удачно, — вырвалось из самых глубин исстрадавшейся, но выспавшейся души.
Юлька вылезла из постели и пошлёпала в ванную. Состыковалась с зеркалом и невольно восхитилась:
— Ну, и фонарище! Ни разу такого заслужить не удавалось. Даже вшивого фингала. А тут целый букет расцвёл. Дожила на старости лет.
Отсутствию горьких дум на фоне моральных травм даже не удивилась: живая и ладно. Запрыгнула в душевую кабину, которую покинула в рекордные сроки. Натянув домашние штаны с футболкой, чуток припудрила гротескное украшение. Собрала нерасчёсанные патлы в конский хвост. Попутно заметив, что стать брюнеткой ей бы не пошло. Собственные светло-русые волосы даже не красила — цвет и без того шикарный: нежно золотистый, тёплый. Не то, что…
Юлька напряжённо уставилась на ладони: те ещё хранили ощущение жёсткости чёрных прядей дважды приснившегося двойника. Никаких сомнений: оба сна про одну и ту же девчонку. Неужели и вправду проклюнувшееся воспоминание о прошлой жизни — придирчиво уставилась она в зеркало. Какая неожиданность: она жила где-то в жарких странах, где щеголяли в наволочках. И в деревянных сланцах. — танкетках. Интересно: сколько она тогда прожила?
В дверь спальни постучали, и Юлька опомнилась. Вывалилась из ванной, тараторя:
— Да-да! Открыто!
— Юленька, как ты? — первым делом обеспокоилась Ирма Генриховна, лишь после вспомнив про этикет: — Доброе утро.
— Доброе, — как можно беспечней и приветливей, улыбнулась дама с бланшем на полщеки. — Потому что я превосходно себя чувствую. И страшно проголодалась.
— Это хорошо, — недоверчиво покачала головой старушка, выходя из спальни первой.
— Честное слово, — не преминула укрепить свои позиции Юлька, последовав за ней. — И уж точно ничего не болит. Я бы знала.
— Поедешь, или со мной пройдёшься? — кивнув на широкие отполированные перила, неодобрительно осведомилась Ирма Генриховна.
— С вами, — покладисто прощебетала Юлька, спускаясь вниз. — А что на завтрак? Я бы, честно говоря, с удовольствием откушала яишинки. С грудиночкой.
— А как же диета? — озадаченно уточнила старушка.
Если уж она поднялась наверх будить прогульщицу, значит, завтрак готов. Привычный жёстко регламентированный: овсянка без масла и кофе без сливок. Этому бзику было всего несколько дней от роду — и вскоре он тихо скончается под напором череды послаблений. Тоже привычных: я чуть-чуть, я только граммулечку, я только сегодня, а завтра ни-ни.
Ирма Генриховна — святая простота и жёсткий приверженец принципов — ещё не была знакома с этой стороной Юлькиной натуры. Она ж, как дура, старалась себя «зарекомендовать». Трудилась над этим клятым образом в ущерб себе все три месяца. Естественно, ожидала со дня на день, что сверх меры раздутый пузырь лопнет. Он и бабахнул. Сазу после того, как её трахнули лопатой. Какое облегчение!
— А я передумала, — не без вызова объявила нарушительница.
— Вот и славно, — противу ожиданий, похвалила её старушка, направляясь к кухонному столу. — Скажу тебе откровенно: диеты придуманы обжорами. Человеку сдержанному диеты не нужны.
— Я человек сдержанный, — похвалилась Юлька, плюхаясь за стол обеденный. — Но эпизодически меня прорывает на излишества. И эти прорывы дарят невыразимое наслаждение. Особенно с трюфелями. Или с тортом «Три шоколада».
— Шоколад весьма полезен, — пробормотала Ирма Генриховна, ныряя в холодильник, размером с ледоход.
— А грудинки в доме нет, — поздно сообразив, огорчилась Юлька.
— Грудинка в доме есть, — преспокойно опровергла неподражаемая старушка. — И сейчас мы с тобой её отведаем.
Завтрак был жутко калорийный и умопомрачительно вкусным. Юлька обожралась до изумления, горюя лишь о ничтожности желудка на фоне жадности. И о том, что всё хорошее кончается быстро, как не растягивай время.
Наконец, она подобрала хлебом остатки расплывшегося желтка. Полюбовалась на кусочек горбушки и отправила её в рот. После чего Ирма Генриховна оглушила её неожиданным вопросом:
— Юленька, ты разлюбила Кирюшу?
К сожалению, даже не подавилась, подменив необходимость отвечать длительным надрывным кашлем. А лучше обмороком. Или ещё одним ударом лопаты. Но из всего спасительного арсенала в наличии лишь побег. От которого, к сожалению, придётся отказаться — посетовала Юлька, собираясь с мыслями. Подыскивая слова опровержения.
Однако чёрт дёрнул её заглянуть в глаза сидящей напротив старушки. И всякое криводушие вмиг опротивело.
— Я не знаю, — потупив глазки, промямлила она. — Не понимаю, что происходит.
— Тебя потянуло домой, — поставила диагноз Ирма Генриховна.
Ни обиженно, ни грустно, ни обличающе: просто констатировала свершившееся. И спокойно продолжила рассуждать на тему обыденности сей уникальности:
— И так случается. Страсть поманит в погоню за счастьем, да и обманет. Жаль вас, конечно, ребятки. Такая замечательная пара. Кирюша долго искал женщину по себе. Нашёл чужую и захотел отнять.