Стрельба по бегущему оленю
Шрифт:
Шмельков с раздраженной скукой следил за этим бессмысленным занятием. Дело с миллионами было в тупике. От него требовался какой-то поистине ку де мэтр [3] , чтобы резко изменить течение событий и выбраться из трясины. Но что надобно делать, Вячеслав Донатович не знал и оттого злился.
«Уповать на арест Боярского и его людей — глупо, — размышлял Шмельков. — Вряд ли многие могут знать, где похищенное, а те, кто знает, наверняка
3
Мастерский прием (фр.).
— Это из чего сделано? — перебил его мысли Шмаков, показывая кулон-балеринку, которым забавлялся. — Серебро, что ли, платина?..
Шмельков мельком взглянул:
— Ни то ни другое. Мельхиор.
— А зачем же тогда он в список драгоценностей ее включил? — недоуменно спросил Шмаков.
В голосе Шмелькова прозвучало явное раздражение:
— Откуда мне знать! Может, ценностью считает!
«…Где можно хранить такие громоздкие вещи, как картины? Или эти скульптуры? Перевозили, понятно, на ломовике. Ого! Это можно попробовать — разыскать ломовика. Не так уж их много в Питере. Кого из извозчиков мог подрядить Ванька?»
Шмаков шумно вздохнул, полез в ящик стола. Водрузил на нос старенькие стальные очки. Сразу стал удивительно похож на пожилого мастерового, любопытствующего чужой работой.
— А у вас лупа, Вячеслав Донатович, есть? — спросил он, не отрываясь от балеринки. — А то здесь что-то написано, но больно уж мелковато.
— Это вы у молодых поинтересуйтесь. Они в шерлок холмсов любят играть.
…Когда через двадцать минут (совсем забыл за размышлениями, для чего пошел) он вернулся в кабинет Шмакова, тот по-прежнему занимался с кулоном. То отставлял его от глаз, то приближал, то водил над ним очками.
Молча взял лупу, глянул, разочарованно вздохнул:
— Чепуха какая-то! «Лизетта, Париж». Фабричная марка. — Но вдруг насторожился, даже привстал над столом. — Ну-ка, ну-ка, ну-ка! А где ножичек? Винтик-то Вячеслав Донатович, отвинчивали, и не раз.
Пошарил в ящике, вынул перочинный ножик, стал аккуратно и осторожно крутить винтик. Что-то мурлыкал себе под нос.
— Так-ак! — разъял балерину на две части. — И что же у вас, барышня, внутрях? Бумажка!
Узкий прямоугольничек тонкой рисовой бумаги был испещрен буквами и цифрами.
— Записывайте, Вячеслав Данатович! «Должен: Ив. Ив. — 222 рубля 15 копеек. Пав. Ник. — 149 руб. 23 копейки. Иванову — 363 рубля 09 копеек…»
В списке, который нарекли «Кредиторы Боярского», оказались двадцать две фамилии.
Как определили понимающие в графологии люди, записи принадлежали руке Боярского, сделаны были недавно и в разное время.
Нелепостью было предположить, что это записи одолженных у кого-то сумм: кто, в самом
И Шмельков тут изрек:
— Все очень просто, милостивые государи… Куда как все просто. Это — номера телефонов!
Начали определять адреса абонентов, обозначенных в списке Боярского. Это оказалось непростым занятием.
Телефонное хозяйство Петрограда было почти полностью разрушено.
Однако звонить «кредиторам Боярского» чекисты не собирались — нужно было только установить их местожительство, но и это оказалось задачей трудной до чрезвычайности.
То ли сразу после октябрьского переворота, то ли позже — во время пожара, вспыхнувшего на станции, — адресные списки абонентов были в значительной степени уничтожены. А по справочнику «Весь Петроград» удалось установить всего лишь двенадцать адресов — из двадцати двух.
— Что — Федоров?
— Боярский предложил ему встречу в Москве. Позвонил по телефону. В будущий четверг, от пяти до шести вечера, на месте памятника Скобелеву. Подойдет человек, спросит время. Отвечать, прибавив ровно час. «Ваши часы то ли спешат, то ли отстают» — это пароль. Ответить надо: «Скорее всего спешат…»
— Тебя не тревожит, что он уклонился от встречи здесь?
— Больше всего боюсь, что он — кто знает, насколько сильны его связи? — получил вдруг проверку на Федорова. Надеюсь, что причина — в суете, которая возникла вокруг Боярского после нападения Валета на его дом. Очень хочу надеяться.
— Поэтому?..
— Поэтому пусть Федоров едет на встречу. Пусть встречается с Боярским там. «Галицийцев» мы ему приготовили. Здесь мы арестовываем всех «гостей Боярского».
— Совпадения в списках «Гости Боярского» и «Кредиторы Боярского» есть?
— Нет.
— Значит, ты прав. Завтра — вернее, в ночь отъезда Боярского — проводи аресты «гостей». А после — принимайся-ка за «кредиторов»!
— Я хотел, правда, повременить с «кредиторами»… А вдруг между ними всеми есть связь, неизвестная нам? Впрочем, не возражаю, устал, не возражаю.
— Молодец, что не возражаешь. Поручи опытному — тому же Шмелькову — розыск оставшихся десяти адресов. Не может быть, чтобы их нельзя было найти.
— Есть!
Ночь. Метель из мокрого снега. Истертые ступени. Звонок с надписью: «Прошу повернуть!»
— Кто там?
— Из домкомбеда. Нам сказали, что у вас ночует посторонний.
— Помилуйте! Никого чужого!
Бряцание засовов, цепочек, замков.
— …Только я, жена, дети…
— Руки! Вверх, говорю, руки!
— Руки?!
Ночь. Стук в дверь. Тишина за дверью.
— Давай, Ширяев, ломай!
Приклады о дверь. Треск.
— Не толпитесь в дверях. Я — первый.