Стрельба по «Радуге»

Незнанский Фридрих Евсеевич

Елену, между прочим, больше всего возмущал тот факт, что Грошев потребовал отдать ему большую Гусевскую квартиру, якобы в счет каких-то долгов, которых Гусевы никогда ни у кого не делали, а уж у Грошева — тем более. Сами ему из милости в однокомнатной своей квартирке разрешили пожить. А в офисе у Ловкова этот гад ползучий уже набрался наглости и действительно ведь «разрешил» Сергею, по личной, как он заявил, доброте душевной, временно пожить с женой в его, тоже теперь собственной, «малогабаритке»! Так, может, он уже стал к своему переезду в новую квартиру готовиться? Настолько был уверен, что его бандитский номер пройдет! Елена просто бушевала от ярости.

А еще она заявила, что, как только

этот негодяй отъедет в тюрьму, она явится сюда и все повыбрасывает на лестницу. А если сынку жалко шмотья своего папаши, пусть забирает чемоданы к себе. Тем более что вещи фактически собраны, и это облегчает дело их перевозки.

Филя постарался убедить воинственную женщину не торопиться — всему, мол, свое время.

В этой ситуации он уже и сам не хотел, чтобы барахло Грошева перекочевало в квартиру Тани, нечего ему там делать, а ей — только лишние волнения и заботы.

А действительно, что делать-то? Со службы тот уволен, в его бывший кабинет перевезти эти чемоданы невозможно. Сын прописан у матери, но, похоже, вряд ли Татьяна согласится держать отцовское имущество в своей квартире, хотя, кто его знает! Она не так и велика, квартира Татьяны, — видел Филя, между делом осматривая жилье. Поэтому ему казалось, что самым лучшим пока вариантом было бы временное сохранение «статус кво». Поскольку выселять его все равно придется — так или иначе. А когда, этот вопрос решит суд. О чем он и проинформировал Рогожина.

Тот понял суть развернувшегося «семейного» конфликта и, смеясь, предложил попросту передать ключи от квартиры их прежней хозяйке, тем более что это жилье на какое-то время все равно будет опечатано. И он послал одного из оперативников в жилищную контору, чтобы тот пригласил для засвидетельствования этого акта представителя местной власти.

А Грошева общими усилиями подняли с его просиженного «насеста», собрали все его документы — паспорт, служебное и наградные удостоверения, после чего не столько отвели, сколько отнесли «задержанного» в машину. На первых порах с этим делом было покончено. Оставался теперь второй фигурант…

Трехэтажный особняк Ловкова на Рублево-Успенском шоссе «смотрел» большими арочными окнами с высокого берега на реку Клязьму. Вид был прекрасный, еще бы, земля тут стоит не просто дорого, а очень дорого. Даже слишком. А семья Ловкова владела почти гектаром, обнесенным трехметровым кирпичным забором. Местный «высокий» архитектурный стиль.

Присутствие хозяина при проведении обыска не потребовалось, поскольку дома находилась его жена Зинаида Борисовна Шевченко. С ней связался подполковник Рогожин и сообщил о задержании ее мужа, а также о необходимости проведения обыска в доме на законных основаниях. Постановление на этот счет было подписано городским судьей и предъявлено господину Ловкову.

Иван сказал Турецкому, что никакого волнения, так ему показалось, мадам Шевченко при таком неприятном для нее известии не проявила. Скорее, равнодушно выслушала. Если, мол, вам необходимо, приезжайте и ищите, чего хотите. А мне все равно. Такое ощущение, будто она вообще не от мира сего. И на супруга ей наплевать. Ну, просто живет человек в другом измерении. Или у нее свои планы, о которых распространяться она не собирается. Странно: муж арестован, в доме обыск, а ей как бы все равно… Или в доме действительно уже ни черта нет?

А, впрочем, что они собираются искать? Незарегистрированное оружие? Наркотики? Какой серьезный компромат? Документация была вынута еще в офисе у Ловкова. И Турецкий понимал, что ничего стоящего внимания они здесь не найдут.

От Кротова не поступало по поводу Ловкова никаких сведений. Еще в первом разговоре с Турецким Алексей Петрович просил временно не беспокоить его звонками, поскольку он мог в любой момент оказаться

в не совсем подходящих для переговоров условиях. Александр Борисович отлично понимал, что специфика работы Кротова требует иной раз одиночества, и если ты ждешь от него закрытых сведений, имей терпение, — узнает, позвонит сам. Так всегда бывало. Вот и теперь, в поисках стоящего компромата на Ловкова, Кротов наверняка должен был основательно потрудиться там, где нормальному человеку, возможно, и пытаться сделать что-либо было бы невозможным. Впрочем, один момент был ведом Турецкому: Кротов сказал, что резвое возвышение подполковника произошло, по всей вероятности, после какой-то тайной операции в Чечне, незадолго до начала нового тысячелетия. Что это была за операция, Кротов пока не знал, поскольку там, где работало ФСБ, как правило, никого посторонних не было, и уж, тем более, не оставалось и свидетелей. Война все списывала. Но совершенно ясно, что участие Ловкова в операции было весьма успешным, результатом чего и явились, видимо, и быстрое повышение по службе, и полковничья звездочка на погон. Словом, «Глория» подбросила своему внештатному сотруднику подходящую задачку, и торопить его теперь было делом бесполезным. И даже вредным.

Итак, обыск… Обязательные понятые, последовательное изучение оперативниками «домашней топографии». Дом, в принципе, большой — по три комнаты на каждом этаже, куда столько, если в нем живут всего двое? Балдеют уже от жира эти новые русские. И баня, и большой бассейн, и сад тропический. С одной стороны — сказка, а с другой — да на хрена двоим-то все это? Страшно, поди, ночами в таком огромном склепе…

Понятых нашли у магазина на самом шоссе — люди простые, они такое богатство только со стороны наблюдали, им тут все в диковинку: рты пооткрывали, так растерялись…

Верхний этаж дома еще находился в процессе строительства. И там ничего, за исключением строительных материалов, не было. Стремянки еще, мотки кабеля. Это обстоятельство было оперативной группе на руку, уменьшало площадь поисков.

Турецкий не участвовал в обыске, а только наблюдал за действиями оперативников, шурующих по многочисленным шкафам и тумбочкам, под диванами и кроватями, в кладовках, где был свален всякий хлам. Ничего интересного тут не было, да и вряд ли могло быть. Так он думал, оглядывая голые стены комнат, на которых ничего не висело — ни фотографий, ни картин в богатых рамах, ни модных антикварных гобеленов, привезенных когда-то, сразу после войны, из Германии — в порядке личных репараций. Много таких видел в детстве еще Александр в арбатских комиссионках, где хватало тогда всякого трофейного добра.

Странно, вообще-то, мебель в доме стояла дорогая, стильная, не новодел какой-нибудь, а подлинная старина, видно, хозяева понимали в ней толк. Или кто-то им подсказывал. Кстати, и гобелены здесь хорошо бы смотрелись…

И еще заинтересовал Александра Борисовича один любопытный момент. На письменном столе в кабинете хозяина, хотя совершенно непонятно, зачем ему, вообще, нужны и кабинет, и такой стол, стояло в живописном беспорядке с десяток фотографий в изящных и, вероятно, дорогих рамках — явное следствие очередного модного поветрия, долетевшего из Штатов. Хозяин, хозяйка… Он — и в форме полковника, пошитой у первоклассного портного, и в смокинге, и даже за штурвалом маленького самолета; она — в бальном туалете, с диадемкой в волосах, и в «брюликах» всяких… в довольно-таки рискованном купальнике… Совместные снимки — на пляже, в тропическом лесу, где оба — в сомбреро… выходящие из моря… на яхте… в дорогом — это «майбах» — открытом автомобиле… На фоне Эйфелевой башни… В Диснейленде, возле огромного Микки-Мауса… И всюду — либо поодиночке, либо вдвоем, и никого рядом. И это — семья?..