Стрельба по «Радуге»
Шрифт:
— Вы меня тоже извините за некоторый беспорядок. Решила люстру в кои-то веки помыть. Собралась, начала, а тут — звонок. Думала, успею, увы, придется отложить… — она сказала это так сокрушенно, что человеколюбивое сердце Агеева едва не разорвалось от жалости.
— Что вы, что вы! — заторопился он. — Бога ради, не отвлекайтесь от своих дел! А что у вас за люстра-то? — спросил, входя вслед за хозяйкой в большую комнату — гостиную. — Мама родная! Вот это великолепие! Красота-то какая, а?
Большая, на восемь рожков, хрустальная
— А знаете, Таня?.. — он сделал паузу и окинул еще раз взглядом люстру, а потом и хозяйку. — Она вам очень идет.
— Что-о-о? — женщина округлила глаза, рот приоткрылся, и щеки окончательно втянулись.
— С удовольствием объясню, — он продолжал ее разглядывать, даже голову немного склонил набок, как художник. — Вещи в доме, как правило, говорят о хозяевах гораздо больше, чем сами хозяева об этом думают. Если думают. Бывает так, а в нашей работе это не редкость: придешь и смотришь. Не вписывается человек в созданное им же самим для себя пространство. Вещи — словно чужие, не из этого дома, не от этого человека. Или, думаешь, наоборот: он не нужен этим вещам, он здесь чужой, не его это дом. А сам человек живет и не знает, но чувствует неуют, не свою тарелку, понимаете?
Она улыбалась, медленно кивая.
— А в данном случае все идеально: это — ваше пространство. И люстра — она именно ваша. И все это великолепие вокруг вас: эти зеркала, тяжелые портьеры на окнах, хрусталь там, и здесь, над головой. Основательность такая, она именно вам к лицу, понимаете? Это — ваше! Ну, знаете, как еще бывает: сидит женщина в автомобиле, а смотрится чертиком в банке. А пересади ее в другую машину, и — идеальная картинка, просто замечательно: дама в интерьере! Вот и вы так сейчас… — он засмеялся и потер руки. — Так чего вы тут не домыли?
Давайте, помогу. А то, я гляжу, стремянка эта явно не на вас рассчитана. Опасная фитюлька, а мне ничего. Показывайте, чего там осталось, а временем я располагаю вполне и вопросы свои, если вы позволите, всегда задать успею. Не стесняйтесь, мужчине это делать легче.
Но у нее был другой взгляд на то, кому и что легче.
— Осталось совсем немного, и говорить смешно, тем более утруждать вас. Я сама. Но если все-таки хотите помочь, подержите, пожалуйста, стремянку, а то я забираюсь на нее и боюсь…
— Вот и я о том же. А помочь — с огромным удовольствием.
— Да что вы? — она кокетливо покачала головой, отчего ее волосы чуть не рассыпались, и, намочив в тазике тряпку, стала ее выкручивать. Потом начала боязливо подниматься по ступенькам стремянки — всего-то
— Не бойтесь, я вас держу, — сказал Филипп.
Одной рукой он крепко обнял и притянул, почти притиснул, ее бедра к своей груди, а другую прижал к ее животу, не давая телу откачнуться. Устойчивая поза. Но бедра-то ее вмиг напряглись, едва он обхватил их, а живот напрягся до каменного состояния. «Сильна женщина, — мелькнуло в голове. — Можно сказать, классическая кариатида… А я кто тогда? Гераклюс какой-нибудь… провинциальный?»
— Вам удобно? — наивным голосом спросил он.
— А вам? — донеслось сверху.
Филя задрал голову, а заодно потерся щекой и подбородком о выпуклое бедро и ответил беззаботно:
— Век бы держал… А вы не берите в голову, это не наглость с моей стороны, просто таким вот образом вам же, Танечка, спокойней. Надежнее.
— Да?.. А вы сами-то надежный человек?
«О-о, а это уже серьезно…»
— Друзья и коллеги считают надежным.
— А сам… э-э, сами?
— А иначе жить нельзя.
— Вы всерьез так думаете? Или это у вас…
— У нас, могу повторить, просто нельзя было иначе. За моей спиной весь Афганистан и часть Чечни, если это вам о чем-нибудь говорит.
— Говорит… У меня папа там был…
— Знаю. Генерал Милютенко — отличный мужик. У нас он был тогда полковником.
— Вы знали его?
Ноги женщины сильно напряглись. Филя усмехнулся: он действительно пару раз видел в Кабуле этого полковника внутренней службы. Говорили, что тот толковый мужик, но, что важнее, он грамотно ставил на ноги у Бабрака Кармаля новую революционную милицию.
— Да кто ж у нас не знал Прокоп Игнатича?.. Мне, Танюша, другое странно…
— Что именно? — в тишине над головой Фили тонко зазвякали хрустальные подвески.
— Можно правду?
— А вы сомневаетесь в том, что я способна понять? Не бойтесь.
— Не боюсь… Вы сами не бойтесь, расслабитесь, я вас не уроню. Да вы вовсе и не тяжелая… Наверное, я не то скажу, но… Объясните мне, как такая прекрасная женщина, дочь боевого генерала, могла терпеть рядом с собой такое ничтожество? Извините за грубость.
Женщина глубоко вздохнула, помолчала и ответила:
— Ну, я закончила, спасибо. Помогите мне спуститься…
Филипп еще крепче прижал Татьяну к себе, снял ее со стремянки и, присев, аккуратно поставил на пол. Улыбнулся, не поднимаясь, и снизу вверх посмотрел на люстру.
— Ух, красотища! — потом перевел взгляд на хозяйку и потряс перед собой ладонями. — Прямо, как вы, мадам. Ну, здорово! — и поднялся.
Он и не ждал ответа на свой вопрос, это был своеобразный манок, совмещенный с тестом: как отреагирует? Молчание ведь — тоже ответ. Если оно многозначительное. Или неприятное. Но Татьяна не забыла и сказала, стараясь не глядеть на него: