Стрелочник Судьбы

Тарелки стояли пустые, а мой стакан был полон лишь на половину трети, но я так и сидел, уставившись на клетки скатерти, и тщательно наслаждался моментом. Свет, запахи свежеиспечённой пиццы, пряных трав и кофе, ненавязчивая музыка – всё это действовало на меня успокоительно, и хотелось задержаться ещё. Было уже поздно; я знал, что скоро придётся выйти в темноту, перебежать через дорогу, победить тёмный лестничный пролёт к моей квартирке. Ну да, и приготовить всё на утро. Но мне хотелось остаться – не просто

здесь, в траттории, а в самом этом вечере воскресенья, совершенно обычном, ещё на минутку-другую, прежде чем начнётся моя новая жизнь.

Я не особенно планировал начинать новую жизнь, но она случилась сама по себе. Как вообще отличить жизнь новую от старой, привычной? В моём случае всё поменялось, когда начали происходить всякие вещи. Число минимально запоминающихся событий, которые случились со мной за последнюю пару месяцев, определённо превзошло их количество за прошедшие десять лет. Как будто поезд, который обычно проезжал среди ленивых пастбищ и ферм, вдруг резко свернул на неровную, трясучую колею, откуда взгляду предстают невиданные картины.

Всё началось с последнего частного урока с Мартой Мартинс. Я любил заниматься с Мартой, несмотря на прозрачную, но почти осязаемую стену, которая разделяла наши поколения. Толковая и остроумная, по поведению – обычный подросток, она легко усваивала новые слова и конструкции. Всякий раз, собираясь что-то записать, она заправляла свои короткие рыжие волосы за уши, а когда наклонялась над столом – волосы снова падали ей на глаза, так что приходилось заправлять их снова, но меня это нисколько не раздражало. Марта была лёгкой ученицей, и мне даже не было досадно тратить целый час, чтобы доехать на поезде к ней и обратно. В конце концов, времени у меня хватало: в то время, кроме Марты, у меня не было других учеников.

Я только собирался объяснить домашнее задание, как Марта прервала меня на полуслове.

– А следующего раза не будет, мистер Миллман.

Пришлось поглубже вдохнуть. Всё вдруг стало расплывчатым, будто я вошёл с холодной улицы в комнату, и у меня запотели очки. Но на сей раз дело было не в очках: это мои мысли затерялись в тумане. Марта тем временем продолжала объяснять, что родители больше не хотят, чтобы она изучала итальянский, и настаивают, чтобы дочь занялась французским.

Ну вот. Всё покатилось в никуда.

Дело в том, что у меня уже месяц был долг за квартиру, а ещё надо было чем-то питаться. Фрилансерская жизнь постепенно убивала, а вовсе не делала меня сильнее. Заказов на переводы какое-то время тоже не присылали, а без Марты у меня не останется и преподавательской работы, даже репетиторства не будет. Стоял конец лета, и никому не хотелось учить языки, да я и не стал бы никого судить за это. Понятно, что всем хотелось зависать с друзьями, надевать новые теннисные туфли и носиться в них, наслаждаться свободой и всеми прелестями летних каникул. Да я, чёрт возьми, и сам бы так хотел, если б не надо было зарабатывать на жизнь.

– Французский? А почему французский? – выдавил я из себя, стараясь не показывать отчаяния.

– Мы переезжаем в Европу в следующем году, – ответила Марта. Я сглотнул странный холодный комок, который всплыл у меня в горле.

– Почему все едут во Францию? – сорвалось у меня с языка. Было

понятно, что мой вопрос совершенно идиотский, но сдержаться мне не удалось.

– Да фиг знает, во Франции клёво.

Конечно, во Франции клёво. Франция – по всей видимости – лучше любой воображаемой страны. Поэтому все и уезжают туда. От меня.

– А что твой парень? Ты всё время про него рассказывала, мне показалось, что он для тебя важен. Сильно расстроился, наверно.

– Пока ему не сказала, – безразлично ответила Марта. – Ну, тут останется. Мистер Миллман, а вы знаете Языковую школу «Гринвич»? Она хорошая?

Меня даже удивило, как Марта лишь мельком упомянула своего парня, как будто он предмет какой-то, максимум – гном садовый, и беспечно переключилась на другую тему, которая волновала её куда больше. Похоже, в эту школу родители и записали Марту изучать французский. А может, и нет. Я обоснованно решил, что это не моё дело.

– Не имею понятия, – честно ответил я. Мне и правда не приходилось слышать ни о какой школе «Гринвич».

– Окей. – Она неловко потёрла плечи. – Тогда удачи вашим остальным ученикам.

«Да нет у меня никаких других учеников!» – заорал я у себя в голове. Но в этом не было Мартиной вины, поэтому я предпринял ещё одну попытку проявить поддержку и внимание. Я сказал, что мне приятно было работать с Мартой и что я желаю ей всего наилучшего. Это была чистейшая правда.

Выходя, я закрыл дверь так бережно, как только мог. Снаружи дом Мартинсов выглядел, как огромная стеклянная клетка. Моё отражение в холодной поверхности двери смотрелось мрачным, и ему, казалось, совсем не было дела до того, как я пристально разглядываю его в последний раз.

*

Последующие недели слились в знакомое чувство, что ничего не двигается с места. Мой электронный почтовый ящик наконец-то благословило прибытие парочки заказов на переводы, так что время дня я проводил, занимаясь ими, а вечера оставлял на долгие прогулки. Погода балансировала на грани между терпимой и ужасной, и временами мне вообще не хотелось выходить на улицу, но это был единственный способ поправить здоровье моей затёкшей спины и уставших глаз после долгих часов сидения перед экраном. Я послушно выпинывал себя из дома и позволял поезду своих мыслей отправляться в случайно выбранных направлениях, глядя, как его красные огоньки растворяются в вечерней мороси.

Одного направления я всячески избегал, но мысли непременно возвращались туда. Надо было понять, что мне делать дальше. И загадка крылась не в плате за квартиру, которую я так до сих пор и не внёс, и не в том, где взять еды, или на что там мне были нужны деньги. Дело было совершенно точно не в этом.

В один из таких вечеров я следовал обычным маршрутом, который включал в себя несколько моих излюбленных мест для думания, ранжированных по пешей доступности и общей убогости района. Я только успел пройти мимо заброшенного парка, как меня осенило: у меня жалкая жизнь не потому, что я сижу без денег. Жалкая жизнь у меня потому, что я не могу себя полезно приложить к чему-нибудь. И мне не просто хотелось быть полезным – это было мне жизненно необходимо.