Стрелочник Судьбы
Шрифт:
Вскоре у меня зазвонил мобильник. Я остановился рядом с детской площадкой, где никто меня не слышит.
– Pronto?1 – сказал я в трубку. Это была моя фирменная реакция, призванная отпугнуть любого, кто звонит с недоброй целью.
– Могу ли я поговорить с мистером Миллманом?
Я не узнал ни номера, ни голоса на том конце, но у меня всегда была надежда, что звонящий предложит работу. После краткой паузы было решено признаться, что это я.
– Слушаю. Чем могу помочь?
–
Я признался и в этом тоже.
– Вам было бы интересно преподавать учащимся старших классов?
Когда я повесил трубку, ещё некоторое время до меня доходила суть разговора. Как и всегда, когда мне требовалось поразмыслить о чём-то без отвлечений, я пошёл слоняться вокруг железнодорожного вокзала. Водоворот мыслей у меня в голове бурлил так неистово, что, даже обойдя вокзал несколько раз, я так и не мог решить, стоит ли соглашаться на эту работу. Если меня возьмут, то я потеряю немалую часть своей свободы; только подумать, что мне придётся соблюдать расписание, а может, и вставать рано утром, чтобы приехать в школу Ленсон! Не то чтобы мне так нужна была эта свобода, но я к ней привык. А если я не устроюсь туда, то моя жизнь останется таким же бесцветным болотцем, как в последние десять лет. Я не был уверен, что хочу так. И мне было совершенно не понятно, что дальше делать.
А потом…
Нет, мне нельзя рассказывать об этом.
Глава 2. Увидимся в октябре
– Ещё что-нибудь? – спросил Бенни.
– Нет, спасибо, мне хватит. Пора идти.
– Это уже завтра? Твой первый день там?
– Ага.
И правда завтра. Я и не ожидал, что целый месяц пролетит так быстро.
Всего тридцать дней назад я стоял в кабинете в старшей школе Ленсон, разрываясь между стереотипом, что нужно смотреть в глаза своему собеседнику, и первобытным инстинктом, который велел мне ни в коем случае этого не делать. Она не предложила мне присесть; уже сам этот факт не обещал особо приятного разговора, и мой рефлекс «бей или беги» мог вот-вот сработать. Я заметил, что она тоже разговаривает стоя: высокая, представительная, похожая на разрастающуюся тень. На столе перед ней стояла жёлтая сумка, глянцевая, как пластик – от её вида меня аж перекосило. Надеюсь, лицо не слишком выдало меня.
– Я Белла Мёрфи, мы разговаривали с вами по телефону, – сказала она. – Полагаю, моё имя очень легко запомнить. Это же «красавица» на итальянском?
Мне трудно было сказать, к чему это она – просто к тому, что я пришёл преподавать итальянский и это было всё, что ей про меня известно, или это такая шутка, не похожая на шутку. Может, кому-то завуч Мёрфи и правда казалась красавицей – в конце концов, в каждом человеке своя красота, – но её заявление было настолько не к месту, что меня даже передёрнуло. Не помню случая, когда мне вот так, всем сердцем, хотелось не знать, что означают итальянские слова, а то слово, о котором шла речь – и подавно.
– Я отвечаю за школьную программу и буду следить за вашей работой, – наконец дошла до сути Мёрфи.
Я
– Так, и что мне нужно знать? – спросил я, добровольно вызывая на себя все возможные беды.
– Это мне нужно много что узнать. – В её тёмных глазах сверкнула искорка обвинения. – У вас в письме говорится, что ваш опыт работы в старшем школьном звене несущественен.
Ну всё. Моя карьера сейчас закончится, даже не начавшись.
– Точнее, у вас его вообще нет!
Это было верное наблюдение, и всё же оно сразило меня, как удар кулаком в грудь. Всё правда: я никогда до этого не преподавал в старшей школе, и вообще ни в какой школе не работал, и что с того? Всем надо с чего-то начинать. Я помнил учителей, у которых были и квалификация, и опыт – как оказалось, опыт только в сфере педагогической бездарности, несмотря на все их дипломы и годы практики, которые украшали их резюме.
– Неужто вы ставите опыт выше знаний? – Я принял защитную позицию, хоть и сознавал, что мудрее всего было просто согласиться с Мёрфи.
– Вы грубо себя ведёте, мистер Миллман, – ответила она, глазом не моргнув.
Вот с этим я согласиться не мог. Пусть я и провалил экзамен на дипломатию и этикет, грубым я точно не был.
– Конечно, мы ценим знания, – уже спокойнее сказала она. – Но опыт важен.
С этим трудно было поспорить. Пришло время переводить разговор в более оптимистическое русло, пока не стало слишком поздно.
– Я буду стараться, – сказал я, но не был уверен, что вышло достаточно ободряюще, и ещё добавил: – Можете на меня положиться.
– Надеюсь, – кивнула Мёрфи, на этот раз менее враждебно. – Мы берём вас на работу потому, что…
Она замолкла, подбирая слова, но то, что я уже услышал, вызвало во мне надежду. Меня берут на работу?
– …потому что в городе действительно не хватает преподавателей итальянского. А нам сейчас очень нужен учитель.
Я даже поверить не мог своей удаче.
– У нас в школе Ленсон есть специализация по искусству. И она будет неполной, если не давать учащимся представления об итальянском языке, вы же знаете, мировая культура стольким обязана итальянским мастерам…
На это я охотно закивал, показывая, как сильно мне близка эта мысль.
– А ваши бывшие ученики дали хорошие рекомендации, – заключила она.
– Очень мило с их стороны, – осторожно сказал я. Это Марта меня порекомендовала? Или кто-то ещё? Внезапный прилив благодарности почти что вызвал у меня улыбку, но я тут же прервал эту операцию, опасаясь, что улыбка окажется неуместной.
– Мы назначим вам испытательный срок, – сказала Мёрфи. – Один месяц, начиная с первого понедельника октября. Потом посмотрим, получилось ли у вас завоевать любовь учеников…
Любовь? Я никогда не думал, что работа в школе может быть связана с любовью. Полюбят ли меня? И вообще когда-нибудь меня «любили» ученики? Как учителя, или как человека? Ясное дело, Мёрфи употребила это слово очень поверхностно. В школе «любовь учеников» наверняка сводится к тому, какой процент моих уроков они пропустят, и будет ли им за это стыдно или нет.