Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками
Шрифт:
От этих невеселых размышлений Пряжкина отвлекло появление Пашки — его собственного денщика, адъютанта и порученца, носившего громкий титул коменданта штаба. Был он человеком скользким, вороватым и пьющим, но совершенно незаменимым. Для него не существовало невыполнимых задач, запертых дверей, секретных тем, незнакомых мужчин и недоступных женщин. Никто не помнил его родителей и не знал, откуда появился он сам. И хотя перед ликом бога войны Святовида он был наречен гордым именем Полкан, все продолжали звать его дурацкой кличкой — Пашка.
— Что ты, начальник,
— И на чем разогрел? — подозрительно спросил Пряжкин, но все же задержал занесенную для оплеухи руку.
— На печке, само собой.
— А дрова откуда?
— Достал, — одутловатая от природы, да к тому же еще и вечно опухшая физиономия Пашки хитро скривилась.
— Где? А ну-ка докладывай толком! Может, ты на эти дрова секретные документы сменял.
— Дело нехитрое. — Пашка стрельнул по сторонам узкими глазами и откашлялся в кулак. — У вас на следующий квартал запланирована установка трех идолов. Радегаста, Нияна и Чапая. Ну, думаю, на кой нам хрен три еще, когда и тех, которые имеются, сосчитать невозможно. Вот я с богорезами и договорился. Они мне две сажени чурок отвалили, а я им акт приемки наперед подписал. Еще и штоф на прощание налили. И нам хорошо, и им без хлопот. Так что до тепла нам дров должно хватить.
— Богорезы известные святотатцы. А ты куда лезешь? Вдруг узнает кто?
— Ну, началось, — Пашка ненатурально изобразил обиду. — Другие из этих идолов избы себе выстроили, а тебе трех штук на дрова жалко.
— Мне тебя жалко! Ведь скоро вчистую проворуешься. Куда дары девались, которые Святовиду предназначены?
— Ты что, начальник! — глаза Пашки округлились. — Я здесь причем? Ты его, болвана восьмиглазого, спроси, как он ими распоряжается. Может, сам жрет, может, с кодлой своей делится. Я за него не ответчик.
— Дать бы тебе хорошенько, — с чувством сказал Пряжкин. — Да руки марать не хочется. Сам допрыгаешься.
— Это еще посмотрим, кто из нас первым допрыгается, — обиделся Пашка. — Тебя, между прочим, в министерство бдительности вызывают. Велели спешно явиться. Опять, наверное, кого-то из соратников облаял.
Из соображений секретности весь руководящий состав министерства бдительности состоял из членов одной семьи. Заместителем министра была его теща, начальниками основных отделов — жена, дочка и племянник. Каждый, вновь поступающий на службу сотрудник, должен был так или иначе породниться с министром. Одного особо ценного агента ему даже пришлось усыновить.
Учреждения этого Пряжкин особо не опасался (как-никак он был единственным человеком в державе, знавшим в теории, а главное, на практике, как запускаются и наводятся на цель стратегические ракеты), но ухо привык держать востро. Не приходило и месяца, чтобы министерство бдительности не выявляло каких-нибудь очередных вражеских происков. То на пустой бочке, выловленной в Великом Ледяном Море, оказывалась какая-то, хоть
Министр принял Пряжкина не в кабинете, а где-то на задворках своей конторы, по соседству с персональным утепленным нужником. Возможно, это было связано с особо конфиденциальным характером встречи, а возможно, министр (фамилия которого, кстати, была Зайцев, а имя — Любомысл) просто накануне объелся на тризне по одному своему дальнему родственнику, давно списанному в резерв по причине старческого слабоумия и физической ветхости.
По ходу беседы министр несколько раз скрывался в нужнике, оставляя Пряжкина в одиночестве на морозе. Чувствовалось, что громадная ответственность, возложенная на Зайцева еще в ранней юности, основательно расшатала его здоровье. Да и теперь, по слухам, он не щадил себя. Чего стоил только один план поголовной проверки всех перелетных птиц, по весне массами нарушавших рубежи государства.
— Ты эту девчонку-перебежчицу видел? — без всяких обиняков начал Зайцев.
— Ну, видел, — нехотя признался Пряжкин.
— Беседовал?
— Беседовал.
— И что?
— А ничего.
— Подкатывалась к тебе?
— Это как?
— Ты давай не юли! Сам знаешь, как баба к мужику подкатывается. Ребенком не прикидывайся.
— Никто ко мне не подкатывался. Соплячка она еще.
— Соплячка, — согласился Зайцев. — Вот это меня и настораживает. Сам знаешь, какие козни днем и ночью плетет враг. Сам знаешь, сколько агентов проникает на нашу территорию. А вражескому агенту что надо? Догадываешься? Правильно догадываешься. Ведь ты к той тайне ближе всех стоишь. Помнишь, прошлым летом я двух перебежчиков разоблачил? Прикидывались, что грибы на нашей территории собирали. Так вот, выяснилось, что они за тобой шли. Похитить хотели.
— Да ну? — искренне удивился Пряжкин.
— Вот тебе и ну! Матерые мужики были. Да только меня не проведешь. Я врага насквозь вижу. Две недели только и отпирались.
— И что им за это было?
— Да ничего. Признались и померли. Две недели без воды и пищи не всякий враг выдержит… Вот я и думаю, что те, кто их посылал, после этого случая решили тактику изменить. — Он махнул рукой куда-то на юг. — Поняли, что мужиков мы сразу расколем, и потому девчонку к тебе послали.
— Это что, точные данные или так, предположения?
— Когда у меня точные данные появятся, она и глазом моргнуть не успеет. Ты вот что, — Зайцев понизил голос до шепота, — сближайся с ней, не противься. Рано или поздно она свои планы раскроет. Тогда мы ее и возьмем.
— А если не раскроет?
— Должна раскрыть. Чует мое сердце. Но и ты олухом не ходи, подмигни ей или погладь где-нибудь. Чем раньше она свое вражеское нутро обнаружит, тем лучше. Конечно, приказывать я тебе не могу, ты не по моему ведомству числишься, но ради безопасности державы нужно постараться. Все понял?