Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
Он ничего не сказал ни матери, ни Анисе, но когда наступила ночь и женщины уснули, Вади крадучись вышел из дома. Полный решимости исполнить свой долг, он быстрым шагом направился в сторону Сада Надежды, не обращая внимания на проливной дождь, сквозь который невозможно было разглядеть дорогу.
В окне гостиной горел свет, и Вади понял, что кто-то из обитателей Сада Надежды уже проснулся.
Он долго стучал в дверь, пока, наконец, та не открылась. На пороге стоял Игорь.
— Я должен поговорить с Мариной, — заявил Вади без лишних слов.
— Думаю,
— Я должен поговорить с ней, — настаивал он.
Казалось, Игорь колебался, впустить его в дом или оставить мокнуть под дождем.
— Проходи, — сказал он наконец, чуть запинаясь.
Марина предстала перед ним в домашнем халате, с распущенными по плечам волосами. Она сразу поняла по лицу Вади, что он хочет что-то сказать ей наедине.
— Игорь, ты можешь ненадолго оставить нас вдвоем? — попросила Марина.
В глазах Игоря вспыхнула ярость; просьба Марины его унизила. Мгновение он стоял в нерешительности; потом молча вышел из гостиной, даже не взглянув на них.
— Отец погиб, — чуть слышно произнес Вади.
Марина рухнула на колени, закрыв лицо руками и пытаясь заглушить крик. Вади вспомнил, что точно так же кричала Сальма.
Вади подошел к ней и почти силой поднял на ноги, обняв за плечи, словно родную мать.
— Он всегда любил тебя, — произнес он, протягивая ей фотографию с проступившими пятнами крови.
Марина взяла в руки карточку и судорожно схватилась за Вади, чтобы не упасть снова. На фотографии была она в восемнадцать лет. Когда-то давно она действительно подарила эту карточку Мухаммеду, но даже помыслить не могла, что все эти годы он свято ее хранил, пряча от Сальмы и всех близких.
Вади повернулся и решительно направился в сторону двери. Ему больше нечего было сказать. Он уже дал себе слово, что никогда больше ноги его не будет в Саду Надежды.
Однако самое худшее было еще впереди. В апреле 1949 года Израиль подписал перемирие с пятью арабскими государствами, с которыми прежде воевал. Условия этого перемирия включали и пункт относительно Иерусалима. Старый город отходил под власть Абдаллы, а новому государству оставалась западная его часть и анклав, расположенный на горе Скопус.
В тот день, когда было подписано перемирие, Сальма горько рыдала, чего прежде с ней не случалось. Палестины больше не было; ее дом располагался в западной части Иерусалима, которая отныне принадлежала государству Израиль.
У Вади больше не осталось никаких сомнений относительно того, что делать.
— Мы уезжаем, и уезжаем все вместе, — сказал он. — Мы не можем смириться с тем, что стали чужими в собственном доме. Если мы останемся здесь, то станем гражданами Израиля.
Аниса кивнула. Она тоже не хотела жить в стране, которая ей больше не принадлежала. Она до сих пор не могла взять в толк, как это дом, где родился ее сын, вдруг стал принадлежать другой стране. Получалось, что у них отняли не только будущее, но и прошлое.
Они упаковывали багаж с такой тщательностью, словно хотели забрать с собой не только вещи, но и воспоминания, которые
Они как раз грузили вещи в старый грузовик Мухаммеда, когда вдруг увидели идущего к ним Изекииля. Вади встал у него на пути.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Я вижу, вы уезжаете, и захотел напоследок повидаться с вами. Это ваш дом, ваш сад, вы не должны все это бросать.
— Быть может, вы и привыкли жить на чужой земле и быть чужаками в собственных домах, но для нас это неприемлемо, — ответил Вади. — Мы вернемся, когда эта земля вновь станет нашей и снова будет называться Палестиной и никак иначе.
— Вади, я обязан тебе жизнью и не могу допустить, чтобы мы расстались врагами.
— Тебе достается все мое имущество, и ты же просишь меня не сердиться?
— Этот дом навсегда останется вашим, и только вашим. Клянусь тебе, ничья нога не ступит на эту землю.
— Уходи, Изекииль, — попросил Вади. — Позволь нам проститься со своим домом.
Изекииль не стал настаивать, развернулся и медленно побрел в сторону Сада Надежды. Он знал, что не в его силах предотвратить разрыв с Зиядами, ведь и он, и Вади были всего лишь пешками в чужой игре, и эта игра неизбежно вела к противостоянию.
15. Вторая катастрофа
Марина посмотрела на прикрывшего глаза Изекииля. Ей показалось, что он заснул, однако она вдруг почувствовал на себе его взгляд.
— Таков конец этой истории, — закончила она. — Что произошло дальше, вы и сами знаете. Теперь вы живете на этой земле, где прежде стоял Сад Надежды, а Зияды по-прежнему ведут в Аммане жизнь изгнанников. Та ночь 14 мая стала настоящим бедствием, поистине катастрофой, которая длится и по сей день.
— Вади Зияд больше ничего вам не рассказал? — спросил Изекииль, глядя на Мариан.
— Разумеется, он рассказал мне намного больше, — ответила Мариан. — Но я думаю, что было бы излишним пересказывать во всех подробностях то, что происходило за последние шестьдесят лет. Тысячи палестинцев заполнили лагеря для беженцев, расположенные в тех местах, что прежде были их родиной. Другие оказались в изгнании; кое-кто из них решил начать новую жизнь, обосновавшись в Европе, Соединенных Штатах, странах Персидского залива... Но ни один все эти годы не терял надежды на возвращение, — Мариан, казалось, с трудом подбирала слова.
— Я понимаю, что они не теряли надежды, — произнес Изекиль. На протяжении двух тысячелетий евреи тоже не уставали повторять: «Следующий год мы встретим в Иерусалиме».
— Значит, вы считаете, что палестинцы восстановят справедливость через две тысячи лет? — на этот раз в голосе Мариан прозвучала горькая ирония.
— Итак, мы остановились на 1948 году, когда властители мира впервые пришли к мысли о том, что единственный выход — раздел страны и образование двух государств. Людям пришлось с этим смириться, — в голосе Изекииля прозвучала печаль; казалось, он говорит сам с собой.