Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
— Не смей ее осуждать, — сказала она. — Марина — моя лучшая подруга, и она приходит сюда лишь потому, что хочет нам помочь.
Сальма постаралась успокоить невестку и золовку.
— Не сомневаюсь, что она хочет как лучше, но думаю, ей стоит оставить нас в покое. Мухаммед однозначно дал понять, что не желает ее здесь видеть.
— Мой брат оскорблен, и у него есть для этого основания, — ответила Айша. — Но Марина никогда не была нашим врагом, и он это знает.
Именно от Марины они узнали, что ООН добилась заключения мира между обеими сторонами, который должен был вступить в силу с 11 июня. В этот день Вади вернулся домой.
Он почти ничего не сказал, лишь велел женщинам собирать вещи.
— Мы уезжаем прямо сейчас, — заявил он. — Вместе с другими семьями, которые бегут отсюда.
— А твой отец, когда он вернется? — спросила встревоженная Сальма.
— Не знаю, мама, быть может, сегодня вечером. Мы сражались в разных местах. Но это даже к лучшему.
— Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, я просто знаю.
— Мы побеждаем? — спросила Айша.
Вади не хотел ее обманывать. За чашкой чая он подробно объяснил ситуацию.
— Всё плохо. В войсках царит полный хаос. Похоже, лишь Арабский легион Абдаллы знает, что делать, они спасают Иерусалим.
— В таком случае, почему бы тебе не позволить нам остаться? — спросила Аниса.
— Потому что я не уверен, что у нас будет другая возможность уехать. Я не знаю, как долго продлится перемирие.
— Но если мы уедем, нашу землю и имущество захватят евреи, — возразила Аниса.
— Ты права, но, если вы останетесь, окажетесь в опасности.
— Я не хочу уезжать, — вмешалась Айша.
Вади был не в настроении спросить с женщинами и тем более заставлять их что-то делать. Когда появится Мухаммед, он рассердится, увидев их в доме, но Аниса была права — побег просто всё упростит для врага.
Возможно, стоит все-таки их убедить и избежать боли пострашнее — когда они превратятся в изгнанников.
Мухаммед вернулся через два дня после Вади. Его правая нога была зажата в лубки, а закушенные губы почернели от боли.
Сальма тревожно вскрикнула при виде мужа, но тот заверил ее, что не стоит беспокоиться.
— Рана совершенно пустяковая, — бросил он. — Мой час еще не настал.
Он был настолько обессилен, что заснул прямо на стуле. Когда он проснулся, Вади захотел немедленно поговорить с отцом.
Между ними состоялся печальный разговор.
— Полная неразбериха. Египетских и сирийских начальников больше заботит то, чего в войне добьется Абдалла, чем судьба палестинцев, — посетовал Мухаммед.
— Арабский легион закрепился в Западной Иордании, — объяснил Вади отцу.
— Вот поэтому они и не доверяют Абдалле, — ответил Мухаммед. — Они уверены, что он хочет заполучить эти территории для себя.
— Кое-кто из моих боевых товарищей тоже считает, что Абдалла не прочь расширить свое королевство за счет Сирии и Палестины — или хотя бы ее части, — сказал Вади.
— Я сражался с Фейсалом и Абдаллой против турок; тогда мы мечтали о великом арабском государстве, — ответил Мухаммед. Но теперь... Боюсь, что все, чего он хочет — это расширить границы своего королевства.
— Наш отец, как и ты, всегда был предан хашимитам, — сказала Айша, обращаясь к брату.
— Вот именно. Это твой муж Юсуф убедил меня вступить в войска шарифа Хусейна ибн-Али, отца Фесала и Абдаллы. мы боролись за создание большого арабского государства, но британцы нас предали, как и сейчас, своим уходом. Но прошлое остается в прошлом,
— И что же теперь будет с Иерусалимом? — решилась спросить Аниса.
— ООН решила, что он останется под ее управлением, но Абдалла захватил Старый город, а евреи не желают отдавать ни пяди земли, которой владеют.
Отец с сыном согласились в одном — впереди их ждет лишь неопределенность, пока члены Лиги арабских государств, каждый со своими интересами, больше спорят, чем помогают в войне, которая уже стоит на пороге.
Мухаммед отругал сына за то, что не увел женщин в Иерихон, но в конце концов согласился, чтобы они остались дома еще ненадолго, в особенности когда 18 июля заключили новое перемирие, продлившееся до 14 октября, хотя за несколько дней до этого произошли события, которые опять всё изменили. представитель ООН, граф Фольке Бернадот, предложил сместить границы и оставить Иерусалим в руках короля Абдаллы. Это предложение стоило ему жизни. Его застрелил член Лехи, и хотя Бен Гурион осудил преступника, но так и не смог его схватить.
— Мы проиграли войну, — сказал Вади во время одного из своих кратких наездов домой.
Мухаммеду ничего не оставалось, как признать, что сын прав. Войска обороны Израиля наседали на всех фронтах, мало того, они завоевали и территории, которые ООН выделила арабам.
— Этот год назовут годом Накбы [13] , главным кошмаром в истории нашего народа, — сказал Мухаммед.
Хотя Айша хотела остаться в доме брата, Нур настояла, чтобы мать поселилась с ней в Аммане. Эмад хорошо устроился, они жили в доме на холме, откуда могли созерцать весь город. У Нур теперь было двое детей, она ожидала третьего. Она была всем довольна, но скучала по матери.
13
Накба в переводе с арабского означает «потрясение», «катастрофа» или «катаклизм». Ряд арабских источников использует это слово применительно к исходу около 725 000 палестинских арабов вследствие Арабо-израильской войны и Шестидневной войны.
— В молодости я не хотела жить в Аммане, и мой муж Юсуф был столь добр, что согласился поселиться здесь, в доме моих родителей, — рассуждала Айша, собирая вещи вместе с Анисой и Сальмой. — А потом мы построили собственный дом в Дейр-Ясине... И вот я снова возвращаюсь в Амман. От судьбы не уйдешь...
Ее зять Эмад не хотел ждать ни минуты. Его можно было понять: несмотря на то, что перемирие вступило в силу, переезжать с одного места на другое было по-прежнему небезопасно, и он спешил как можно скорее вернуться в Амман.
— Перед отъездом я должна попрощаться с Мариной, — заявила Айша с такой убежденностью, что лишь Мухаммед осмелился ей возразить.
— Тебе нельзя даже близко подходить к Саду Надежды. Все кончено, Айша, ты должна понять, что они нам больше не друзья.
— Неужели ты думаешь, что я могу простить тех, кто убил моего мужа и сына? — воскликнула Айша. — Но Марина здесь ни при чем. Разве ей приходит в голову упрекать меня в гибели своего сына Бена? А Изекииль потерял и мать, нашу добрую Мириам, и жену, но я ни разу не слышала, чтобы он обвинил нас в их гибели. И если мы настолько глупы, что не в состоянии отличить друзей от врагов — значит, грош нам цена.