Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
— Думаю, что на самом деле ситуация еще хуже, — ответила Мариан. — Слишком много погибших с обеих сторон.
— Мертвые здесь ни при чем. Это живые с обеих сторон делают все, чтобы помешать принять справедливое решение и достичь наконец желанного мира.
— Невозможно найти справедливое решение, учитывая, что Израиль продолжает нарушать все условия и строит свои поселения в местах, которые, согласно решению ООН, принадлежат палестинцам.
— Об этом вы и собираетесь рассказать в своем докладе?
— Да.
— Я надеюсь, что, помимо мнения
Мариан пожала плечами. Она вдруг почувствовала себе усталой и даже подумала, был ли вообще какой-то смысл в том, чтобы провести столько дней и часов, слушая бесконечные рассуждения этого старика. Однако Вади Зияд настоятельно просил ее об этом, и теперь она задавалась вопросом зачем.
— Ты ничего не потеряешь, если его выслушаешь, — убеждал ее Вади, пока она вела долгие беседы с израильтянином.
Да, конечно, Изекииль Цукер много страдал, но ничуть не больше, чем Вади и многие другие палестинцы, обманутые в своих надеждах.
— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, что произошло с Зиядами, — попросил Изекииль.
— Ну что ж, думаю, вы и сами можете представить, что их жизнь мало чем отличается от жизни многих других беженцев. 1948 год стал годом катастрофы, и мне кажется, прибавить тут больше нечего.
— Нет, Мариан, еще не время ставить последнюю точку. Вы ведь и сами знаете.
— Полагаю, больше не имеет смысла продолжать эти бесконечные рассказы...
— Пожалуйста, продолжайте, осталось совсем немного...
Мариан хотела сказать, что история закончена и говорить больше не о чем, но передумала и неохотно продолжила рассказ.
***
Вади и Аниса добрались до Иерихона, где остановились на некоторое время в доме Наймы. Сестра Вади была бесконечно рада увидеть их живыми.
Тарек, муж Наймы, предложил ему работать вместе с ним.
— Тебе все равно нужно чем-то зарабатывать на жизнь, а мне нужен человек, которому я мог бы доверять, — сказал он Вади. — Твоя сестра будет счастлива, если мы станем работать вместе.
Тем не менее, Вади отклонил щедрое предложение зятя. Он не хотел быть учителем и мечтал при первой возможности вернуться в Иерусалим. Пребывание в Иерихоне было для него лишь остановкой на этом пути, возможностью залечить душевные раны. Он непременно вернется в Иерусалим, вместе с Анисой и сыном. Он не знал, что сталось с братом Августином, но был по-прежнему преисполнен решимости продолжать обучать детей в импровизированной школе, а также вернуться на работу в типографию мистера Мура, если, конечно, тому не пришлось бежать из Старого города.
Он решил поручить Анису заботам сестры, пока не найдет новое жилье; потом он непременно вернется за ней. Вади не хотел, чтобы с Анисой и маленьким Абдером что-то случилось. У него мало что осталось, но все же достаточно, чтобы начать новую
— Палестины больше нет, — сетовала Аниса.
И она была права. Палестины больше не существовало; теперь одна ее часть называлась Трансиорданией, а другая — Израилем. Да, границы еще не установились, они продолжали меняться, но надежды на возрождение Палестины больше не было.
Вади удалось снять скромный домик неподалеку от школы брата Августина, всего в сотне метров от Дамаскских ворот, за которыми начинался Старый город. К счастью, брат Августин был жив и не покинул Иерусалима.
В Иерусалиме родились и выросли четверо сыновей Вади и Анисы; там они и жили вплоть до 1967 года, пока израильтяне не захватили весь город и не отправили их всех в новую ссылку — на сей раз в Амман.
Зияды были всей душой преданы семье Абдаллы, начиная с тех далеких времен, когда Мухаммед сражался бок о бок с Фейсалом и самим Абдаллой, мечтая о рождении большого арабского государства, и до провозглашении Трансиордании, которая вскоре станет называться Иорданским королевством. Зияды любили их так же беззаветно, как и саму Палестину. Однако Аниса не разделяла столь безоглядной любви.
— В этой войне победили евреи и Абдалла, — жаловалась она Вади.
— Король Абдалла — самый разумный из всех арабских правителей, — отвечал Вади. — Он единственный, кто не пытается обманывать своих подданных.
Брат Августин был согласен с Анисой.
— Абдалла построил свое королевство на развалинах Палестины, — говорил он.
— Полно, брат, не злись, — уговаривал его Вади. — Войска короля Абдаллы проявили в этой войне больше мужества, чем все те, кто обещал нас спасти. Кроме того, он отвоевал для арабов Старый город. Благодаря ему Иерусалим — наш.
— Да, Иерусалим — ваш, — отвечал монах, не питавший никакой любви к израильтянам. — Но не забывай, что западная его часть досталась евреям — та часть, где стоял твой дом и сад, где похоронены твои деды и прадеды.
Омар Салем, который тоже выжил в войне, по-прежнему оставался одним из самых влиятельных людей в Иерусалиме. Вади не питал к нему особой приязни, но при этом не мог забыть, что Омар был другом его семьи, и поэтому время от времени принимал приглашения в его дом, чтобы выпить чаю и побеседовать о будущем с другими гостями.
Тем не менее, отчуждение между Вади и Омаром Салемом все нарастало, и главной его причиной был муфтий Хусейни. Вади от всей души презирал Хусейни за его заигрывания с Гитлером во время войны, однако Омар Салем считал, что муфтий всего лишь стремился защитить Палестину от злоумышленников, каковыми были евреи в его глазах. Поэтому для Омара Салема стало настоящим оскорблением, когда король Абдалла назначил новым муфтием Иерусалима шейха Хусама-ад-Дин Яраллаха.
Вади никогда не скрывал своей симпатии к иорданскому королю и не видел ничего плохого в его стремлении сделать палестинцев единой нацией. Поэтому в тот день, когда Абдалла убили, Вади почувствовал, будто потерял члена семьи.