Стрежень (= Юноша и машина)

Липатов Виль Владимирович

– Так, - говорит он, когда Степка заканчивает.
– Понятно! Ревнует, значит, к Наталье, а?

– Ревнует!... А еще, что я невод запутал!

– Да, дела - табак!
– сдержанно улыбается старик.
– Плохи твои дела, парниша.

– Плохи, - говорит Степка, - не знаю, что делать, дядя Истигней.

– Тяжелый случай, - серьезно замечает старик.
– Тут я тебе, парниша, помочь не могу, не спец я в этом... Тебе бы хорошо поговорить с Натальей, вдруг каким-то другим тоном предлагает он.

– О чем?
– удивленно спрашивает Степка.

–

Я, парниша, в этих делах не спец.
– Дядя Истигней хитренько прищуривается.
– Может, Наталья-то и поможет. Скажи ей, что, дескать, ревнуют меня, подозревают, наклеп делают. Так прямо и скажи, а она пусть пойдет к этой... ну, как ее?

– Виктория... Перелыгина...

– Во-во! К этой самой Перелыгиной, и скажет, что у меня, дескать, со Степкой ничего нет. Бери своего, дескать, Степушку! Ты, парниша, так и сделай. Чай, Наталья не влюблена в тебя, а?

– Вы вот тоже... скажете!

– Во-во! Коль она не влюблена в тебя, что ей стоит так сказать, а?

– Вы, дядя Истигней, шутите, - отворачиваясь от старика, говорит Степка.

– А ты не обижайся, - чуть жестковато отвечает дядя Истигней.
– Ты глаза разуй. Ты на человека смотри, а на блеск... На блеск пусть дурак смотрит!

– А ну вас, дядя Истигней!
– злится Степка, - Я думал по-хорошему поговорить, а вы...

– Не груби, Степан, нехорошо!
– резко перебивает его старик.
– Ты старайся мои слова понять. Советы давать опасно, вдруг ошибусь, что потом делать прикажешь? Я сам, Степка, не все еще понимаю!

Дядя Истигней полуобнимает парня, говорит ласково:

– Ничего, парниша, ничего... В старое время говорили: перемелется мука будет! Не горюй, Степан! Мы еще с тобой таких дел на земле понаделаем, что аи да люли! Ты думаешь, я с тобой сегодня зря разговариваю? Думаешь, спроста? Нет, парниша, у меня прицел есть. Прицел, парниша! А ну, присядем на лавочку, как мы с твоим батьком делаем. Посидим рядком, поговорим ладком. Ну, садись!
– говорит он, подходя к ближайшей скамейке.
– Садись, садись, нечего губы оттопыривать! Не чужой я тебе, Степка, обижаться на меня грех.

Сердясь на старика, Степка садится боком на край лавочки. Старик сам придвигается к парню.

– Эх, Степка, Степка! То смутишься, то покраснеешь, то надуешься, как мышь на крупу, то еще что... Нет в тебе прямой линии, - говорит он.

– Будто у вас прямая линия, - бурчит Степка.
– У вас - прямая?.. То хитреньким прикинетесь, то простачком, то не разберешь еще кем... Знаю вас!

– Аи-аи!
– деланно огорчается дядя Истигней.
– Проник ты в меня, проник! Тебе, конечно, и карты в руки. Человек ты с образованием, грамотный, начитанный. Сам бог умудрил, ничего не скажешь!

– Вот вы опять!
– басит Степка.

– Да по нужде я, парень, по принуждению! Сам себе не рад, что сую нос в любую дырку, - покладисто соглашается старик.
– Верно тетка Анисья говорит, что я каждой дыре затычка. Верно, парень! Против правды не попрешь, куда там! Я думаю, что от старости это у меня,

от суетности стариковской. А за примерами ходить далеко не надо. Вот взял себе в голову, что надо бы Ульяна Тихого от водки отнять, как сосунка от груди. Забил себе в голову, а сделать ничего не могу!

– Почему?
– сумрачно спрашивает Степка.

– Образования не хватает, - печально объясняет дядя Истигней.
– Не умею по-ученому, по-грамотному разговаривать. А будь бы это, ведь помог бы Ульяну. Помог!

– При чем тут образование...

– Ты, Степушка, меня уж, пожалуйста, не перебивай, а не то я и последние слова растеряю...

Степка криво улыбается - опять начал старик свои штучки!

– Будь бы грамотней, ученей, умей бы с умными людьми речи держать, грустным, проникающим в душу голосом продолжает старик, - пошел бы я на пароход "Рабочий", нашел бы капитана, да и сказал бы ему... Эх, и сказал бы я ему, коли бы разные ученые да иностранные слова знал! Сказал бы: ах ты, такой-сякой, немазаный, почто ты это человека с парохода выгнал да обратно не берешь? Так бы и сказал ему, что негоже человеку без Оби мучиться, коли он ее, матушку, любит. Вот бы что я сказал ему, да не могу - образования не хватает.

– Дядя Истигней! Дядя Истигней!
– захлебывается от восторга Степка. Это же идея! Дядя Истигней!

Он глядит на часы, хватает старика руками.
– Через два часа "Рабочий" приходит!

– Надо, парень, переодеться, - говорит старик, улыбаясь в сторонку. Ты лучший костюм надрючь да и приходи на бережок... Добро?

– Добро!
– орет Степка, позабывший обо всем...

...Через полтора часа дядя Истигней и Степка встречаются у карташевского дебаркадера.

На старике серый бостоновый костюм, кремовая рубашка, галстук. Дядя Истигней чисто выбрит, лохматые белые брови расчесаны.

– Ого-го!
– восклицает Степка, пораженный праздничным нарядом старика.

Старик предостерегающе кашляет, чтобы парень перестал восторгаться им на глазах у людей.

Пароход пришвартовывается к деревянному борту дебаркадера.

Степка любит встречать пароходы. Ему нравятся веселая сутолока, беготня, шипение пара, запах краски и тепло, которым дышит пристающее судно; ему любо смотреть, как важно разгуливает по палубе первый помощник капитана, снимает перчатки - с каждого пальца поочередно, - бросает их небрежно в рубку и, не посмотрев на пассажиров, спускается вниз.

Из открытого пролета течет толпа, карташевские пассажиры лезут навстречу ей, и вахтенный матрос кричит: "Куда прете? Стой!"

– Пошли!
– торопит дядя Истигней.

– Не пустят, - шепчет Степка, но дядя Истягней решительно проталкивается вперед, раздвигает плечом толпу, тащит Степку за руку.

Вахтенный матрос, распахивая руки, преграждает им путь. Старик глядит на него нахмуренным, начальственным взглядом.

– Ну!
– приказывает он.

Это почему-то заставляет матроса отступить. Дядя Истигней, мотнув головой в сторону Степки, произносит: