Стригунки
Шрифт:
— Эх ты, «ура»! — Иван Дмитриевич улыбался.
Это была первая улыбка после операции. И как она осветила комнату!
Глава двадцать седьмая
Гуськом, вслед за экскурсоводом, ребята вошли в обезьянник. От раскаленных батарей парового отопления в помещении было жарко и душно, как, должно быть, бывает в Африке. Обезьяны — животные забавные. Возле их клеток всегда собирается много народу. Пользуясь покровительством экскурсовода, цепочка ребят просочилась сквозь толпу и оказалась
Раздался дружный хохот. Одна из обезьянок выхватила у другой полученную от кого-то шоколадную конфету и, сделав головокружительный прыжок, очутилась под самым потолком. Уплетая лакомство, она лукаво поглядывала на подружку, которая, еще не оправившись от неожиданности, растерянно моргала. Придя, наконец, в себя, пострадавшая кинулась вдогонку за обидчицей.
— Вот дает! Вот дает! — восхищался Желтков ловкостью животных. «Ну и дурак же Рем, что не пришел. Неважно, что много раз был, а все-таки здесь, в зоопарке, интересно», — думал Валька.
Стоявшего рядом Олега Зимина тоже забавляли шустрые обезьянки. Он тоже смеялся, но вел себя степеннее Желткова. Олега интересовали виды обезьян. Он рассматривал прикрепленные к клеткам жестяные географические карты, на которых по желтому фону очертаний материков коричневой краской были нарисованы причудливые пятна, указывающие места распространения тех или иных животных.
Женщина-экскурсовод рассказывала о жизни обезьян на воле, на родине, и здесь, в условиях зоопарка. Ребята были очень огорчены, узнав, что нежные, теплолюбивые обезьяны, особенно человекообразные, несмотря на все заботы сотрудников зоопарка, иногда гибнут от туберкулеза.
— Но есть в нашей стране место, — продолжал экскурсовод, — где обезьяны чувствуют себя как дома. Это Грузия, город Сухуми. Там устроен специальный обезьяний питомник.
— Я там был, — не удержался Олег. — Мы летом из Сочи в Сухуми ездили. Обезьяны прямо по дорожкам бегают, балуются: в людей орехи и палки бросают.
Экскурсовод вывела ребят из обезьянника и направилась к пруду с водоплавающей птицей.
Дождило. Нахохлившиеся жители пруда жались к своим домикам или сиротливо стояли на берегу. Ребята остановились у ограды. Рядом с Колей оказался Поликарп Александрович.
Взглянув на учителя, Коля подумал: «Он так на меня смотрит, как будто спросить что-то хочет».
И Поликарп Александрович действительно спросил:
— Ну, как отец Фатеева?
— Иван Дмитриевич уже сидит. И уже работает.
Учитель по привычке протер очки и сказал:
— А мы-то, Никифоров, сомневались в Фатееве. Коммунисты никогда не сдаются!
— Иван Дмитриевич как Маресьев, — оживился Коля.
— Ну, а Миша Птаха у нас как? Все скитается?
Вопрос застал Колю врасплох. Туго бы ему пришлось, если бы, на его счастье, экскурсанты не подошли к выходу из зоопарка. Коля засуетился.
— Мне путевку экскурсоводу отметить надо, — виновато сказал он учителю и отошел в сторону.
На следующий день Поликарп Александрович снова
— Плохие вы товарищи, если забыли о Птахе, — упрекал учитель Колю. — Вот скажи, Никифоров, ты уверен, что Миша устроился на завод? Зашел бы к нему домой, проведал.
При мысли о том, что ему придется идти в негостеприимный двор Птахи, настроение у Коли испортилось. «А может, кого-нибудь из ребят попросить?» — подумал Никифоров, но тут же понял, что такого смельчака ему не найти. И вдруг пришла счастливая мысль: «Новенькую! Губину! Она смелая. И, кроме того, у нее портфель Птахи. Предлог — принесла портфель!»
Когда Коля предложил Наташе сходить к Птахе, она почему-то побледнела и, словно испугавшись, затрясла головой:
— Нет! Нет! Не пойду! И ты тоже не ходи!
Но Коля пошел. Во двор он решил не заходить, а, выждав Птаху около дома, как бы невзначай встретиться с ним на улице.
Ждать пришлось долго. Наконец Птаха вышел из ворот и свернул в переулок. Коля направился за ним. Птаха, заметив его, удивился:
— Ты что за мной увязался?
Никифоров нашелся:
— А мне в детский сад зайти надо. Сказать, что соседский мальчишка заболел.
— Тогда пойдем вместе, — согласился Птаха.
Шли молча. Коля долго не мог найти предлог для душевного разговора и, наконец, сказал:
— Ты, Мишка, голубей гоняешь?
— Гоняю. А тебе-то что? Проверить поручили?
И, сам не зная почему, Коля ответил:
— Да, Поликарп Александрович поручил.
— Зачем это ему мои голуби понадобились? Его-то какое дело?
— Ты, Мишка, ничего не знаешь. Ты не знаешь, какой он хороший, Поликарп Александрович. Ты не смейся…
— А я смеюсь? Я сам знаю, что он справедливый мужик.
— Вот слушай, — страстно продолжал Коля, — он мне даже летом в деревню письма из санатория писал. Про то, как ехал, про море, про катакомбы, в которых партизаны прятались.
— Ну и мне писал.
— Что?
— Писал, говорю, и про лестницу и про катакомбы. Только я, дурак, не ответил.
— Конечно, дурак. Почему же не ответил?
— Не буду же я ему писать, что билетами около кино спекулировал!
— Спекулировал?
— Да, спекулировал!
— Правда?
— Правда, — пробурчал Птаха. — Только ты, Никифор, молчи. Это я тебе так, по злости, сказал.
— Я не скажу. Только ты больше не спекулируй.
— Ладно, не учи! Иди-ка ты лучше в свой детский сад.
— Правда, Мишка, не спекулируй больше. А я никому не скажу.
— Ладно, ладно. Чем мальчишка-то заболел, который в детском саду?
— Корью.
— Паршивая болезнь!
…На следующий день после разговора с Иваном Дмитриевичем об электрическом кирпиче во время уроков Никифоров и Вася незаметно перекидывались записками. «Где мы возьмем пластинки, которые вставлены в кирпич?» — спрашивал Коля. Вася отвечал: «На заводе». Ниже рукой Коли вопрос: «А они дадут?» Ответ: «Дадут. Это же для изобретения».