Строители
Шрифт:
Прямо не знаю, как тебя благодарить, Виктор. Твое письмо и чертежи завез ко мне товарищ (фамилии своей не назвал). Сказал, что ты его «завербовал» в аэропорту.
Очень толковое у тебя предложение. Как это я не додумался?! Уже был на заводе, заказал металлическую опалубку. Читашвили не стал спорить с владельцем завода, вызвал Сашу и сказал:
— Понимаешь, Саша, замучает он меня, честное слово, замучает! Но раз Читашвили дал слово — все! Делай, Саша. Только не показывай мне —
Если бы это от меня зависело, я бы сейчас всех управляющих трестами на полгодика-годик поставил прорабами. Дал бы им план побольше, а рабочих в обрез. Вот тогда бы они поняли, что так называемые «волевые решения», которыми так грешат управляющие, копейки не стоят, а инженерный подход к делу может решающим образом повлиять на ход строительства.
И сейчас, если б я вернулся в трест, я бы выгнал Костромина, который всю свою жизнь был на побегушках. Выгнал бы с треском, чтобы другим неповадно было на должности главного инженера исполнять обязанности помощника при ком-нибудь…
Приходится признать, Виктор, что счет нашей встречи пока в твою пользу. Но совсем не из-за твоего «христианского» подхода к людям (Костромина нужно не перевоспитывать, а выгнать!). Просто ты доказал мне практически необходимость быть инженером.
Лидия Владимировна, как всегда, приехала не одна, с ней был Сперанский.
Конечно же я не был в постели. Мы сидели с Изобретателем в креслах, покуривали и молчали.
— Ну! — грозно воскликнула она.
Я очень испугался, как тогда Израилова. (Вот парочка была бы, Л.В. и Израилов, а, Виктор!)
— Я сейчас.
— Это что, вы меня все время обманывали?
— Что вы, Лидия Владимировна!
На тут вмешался Изобретатель.
— Доктор, — заметь, Виктор, он сразу определил, что она врач, — не браните Николая Николаевича, его на стройке даже Израилов похвалил.
— Что-что?! — она грозно сдвинула бровки. — Какая стройка, какой Израилов? И вообще, почему это вы, товарищ, сидите в палате больного и курите? Откуда вы?
Изобретатель понял, что дал промашку. Он тут же потушил папиросу и примирительно сказал:
— Я из Москвы… меня прислал Виктор Константинович.
— Вот, вот… без него нигде не обойдешься!
Она подошла к креслу, взяла мою руку, нащупала пульс.
— Так зачем же этот ваш Виктор прислал товарища? — строго спросила она меня, опустив руку. — И вообще, его разве еще не сняли с работы?
Она повернула голову к Изобретателю:
— Не сняли, товарищ?
— Степан Петрович Мурышкин, — представился Изобретатель. — За что его снимать, он способный инженер, настоящий…
— Да что вы? Вот никогда не думала!
Сперанский чуть
Лидия Владимировна строго посмотрела на него. Сперанский вздохнул, уложил папироску в коробку, закрыл ее и сверху поставил пепельницу.
— Может быть, может быть, Степан Петрович! — деланно покорно сказала Лидия Владимировна. — Только он совсем не воспитан. Это уж точно.
Она поднялась:
— Я рада, что лечение и режим дают свои результаты. У вас неплохой пульс, Николай Николаевич.
Тут я понял, Виктор, что должен оказать тебе услугу.
— Доктор, — слабым голосом сказал я, — не откажите в любезности отдать письмо Виктору Константиновичу.
— Ни за что!
— Я вас очень прошу. Это очень срочно, тут семейные дела.
Она заколебалась:
— Ну, давайте.
— До свидания, Степан Петрович, — приветливо сказала она. — До свидания, Николай Николаевич! — на этот раз строго.
Лидия Владимировна вышла.
Сперанский посидел еще две-три минуты и с неловкой улыбкой тоже попрощался.
Мы помолчали.
— Хороша! — вдруг сказал Изобретатель.
— М-да!
Он рассмеялся.
Ну, Виктор, желаю тебе успехов на всех фронтах.
Н.Н.
Глава десятая
Один хороший день
Государственная комиссия приняла гостиницу «Кету» (она же «Аврора») с оценкой «отлично». После подписания акта директор («этот подонок заказчик», как его называл Беленький) пригласил присутствующих в концертный зал.
Беленький был очень недоволен:
— В концертный зал! Как будто ресторан не на ходу!
Но для «протокола» Беленький мило улыбнулся директору и, взяв под руку председателя госкомиссии, первым важно проследовал в зал.
Я попрощался.
— Я вас провожу, Виктор Константинович, — сказал прораб Ковалев.
Мы прошли по коридору мимо бывшей прорабской, и хотя тут уже сидела главный администратор, дотошная женщина, попортившая нам немало крови, у дверей, вытянув лапы, лежала знакомая рыжая собака.
Она подняла голову, когда мы проходили, но не пошла, как всегда, за нами.
— Ковалев, а что будет с собакой? — я остановился.
Он пожал плечами:
— Не знаю… Оставить ее тут — прогонят.
— Ковалев!
— Знаете что, Виктор Константинович, я возьму ее с собой на другой объект. Это строительная, собака. — Он вынул из кармана листок бумаги и, как в первый день нашего знакомства, записал: «а) Собака»…
— Не сюда, Ковалев! Это показные листки для начальства.
Он рассмеялся: