Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
Шрифт:
В начале октября на несколько дней Авторы встречаются в Москве.
Страшный суд — Ад — Рай.
Ад и Рай — это одно и то же; мученики — в Аду, а мучители — в Раю.
Город вокруг завода Б<оевых> О<травляющих> В<еществ>. Выхлопы (светящиеся шары, катящиеся по ночным улицам). Гарь, вонь. Цветная зелень. Плотоядные коровы.
Люди утратили жалость, стыд, совесть, честь.
Ночные подростки —
Бьют тревогу приезжие: командировочный, журналист, родственник и т. д.
Комиссия. Утверждает, что вреда от завода НЕТ! На самом деле нет. Не в заводе дело. А в чем?
Злобные и жалкие ветераны.
Жестокие и злобные афганцы.
В магазинах: маринованный спрут и кактусовый джем.
Эйзенштейн сказал: «Я не друг чел<овечест>ва, я враг его врагов» [54] .
Завод дает валюту: больше нигде такой продукции не производят (оч<ень> вредно).
54
Английский критик Г. Эллис сказал о Л. да Винчи: «…Leonardo is the foe, not of man, but of the enemies of man…» — «Леонардо противник, но не человека, а врагов человека» («Dance of Life», 3, 4). Датский режиссер Б. Кристенсен перефразировал слова Эллиса, используя автохарактеристику Ж.-Ж. Руссо «Друг Человечества», и адресовал их С. Эйзенштейну.
Люди живут по принципу: хочу — не хочу. И никакой морали.
6.10.89
Б. (с Адкой) прибыли в Мск для переговоров и обсуждений.
«Ночь страха». Вечером приносят повестку: «Явиться туда-то, имея с собой не более 20 кг». Паника по городу. Звонят депутатам. Шум машин внизу.
Конец: приносят повестку: «Приказ отменяется». Немая сцена. Начинает звонить телефон. Долго звонит, никто не берет трубку. Потом еврей кричит: «Я же говорил, что это невозможно! Я же говорил!..» Занавес.
Еврей: «Жиды города Москвы…»
Супр<ужеская> пара, он 58 лет.
Старший сын 30 лет — испуган.
Мл<адший> сын 20 лет — всех видал в гробу.
«Сон разума рождает чудовищ» [55] — эпиграф.
Сосед-милиционер: «Кому положено, тот и приказывает. Наше дело — охранять порядок».
Сосед (не получивший повестки): «Каждому — свое». Приглядывается к мебели (к TV-PANASONIC) — но это надо тонко, полунамеками. Главное чувство — облегчения, а не [1 слово нрзб].
55
Название офорта Ф. Гойи.
Опытный: «Надо надевать теплое и грязное. Отнимут урки…»
Пришло время отвечать за статьи, за интервью, за речи.
«Товарищ, знай, пройдет она, пора неудержимой гласности…» [56]
Комитет СА (Социальной ассенизации)
или Сов<етской> Армии?
или штурм<овых> отрядов?
Звонок в КГБ: «Держим под контролем». Звонит стукач.
Аналитик пытается разобраться, по которому <принципу> рассылают повестки: «Ну, евреи — понятно…»
56
Перефразированные
7.10.89
Трепались.
Смотрели видео — про титьки.
Вечером с Адкой смотрим всякое до 4.00 утра.
8.10.89
Адка и Б. уезжают.
Примерно в сентябре БН составил и написал предисловие к сборнику молодых советских фантастов, который должен был выйти в Болгарии. Перечисляя этапы развития фантастики в СССР, БН останавливается на периоде 70-х годов.
<…>
Фантастика была объявлена литературой «нон грата». По редакциям пошла гулять ядовитая формулировочка: «Всякая фантастика это либо полное дерьмо, либо антисоветчина». Сделалось душно и сумрачно. Новая редакция «Молодой гвардии» взяла курс на «фантастическую» фантастику, далекую от реальных проблем настоящего и будущего, далекую от задач человековедения вообще. Выпуск фантастики в стране, и без того не слишком-то обильный, резко упал. Лишь два-три тонких журнала продолжали теперь публиковать фантастику более или менее регулярно. Читатель вопиял о книгах, но книг выходило все меньше, и негде стало преклонить голову молодому талантливому писателю-фантасту. Фантастика не перестала привлекать к себе новые силы, — отнюдь нет! Просто катастрофически сузилась издательская база и неизмеримо выросла редакторская настороженность ко всему, что выходит за рамки привычно-серого, утвержденного свыше и многократно апробированного…
Об этих сумеречных днях нашей культуры вообще и фантастики в частности будет, я полагаю, написано еще не раз. Мне же сейчас важно подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, этот маленький экскурс в историю лишний раз доказывает существование теснейшей связи между фантастикой и всей прочей культурой: фантастика не есть нечто изолированное, фантастика — плоть от плоти всей культуры вообще. А во-вторых, мне хотелось подчеркнуть, что поколение 70-х вступило в свою творческую жизнь в крайне неблагоприятных условиях…
Несмотря ни на что, они продолжали возникать повсеместно, то там, то здесь по всей обширной территории нашей страны. В Таллине — Михаил Веллер. В Одессе — Борис Штерн. В Перми — Владимир Пирожников. В Новосибирске — Геннадий Прашкевич. В Волгограде — супруги Лукины… В Москве возникла целая школа — Бабенко, Геворкян, Покровский, Руденко… И целая школа возникла в Ленинграде…
Я горжусь этими ребятами. Они писали несмотря ни на что, писали, стиснув зубы, писали в стол, писали без всякой надежды на публикацию, писали просто потому, что не могли не писать, писали, отстаивая свое право видеть мир по-своему, — по-своему думать и рассказывать о нем.
Им было очень трудно. Издатель не желал иметь с ними никакого дела, а читатель ничего о них не знал и знать не мог. Им было мучительно трудно, — так трудно бывает человеку, который лишен возможности отдать людям плоды своего выстраданного, изнурительного, любимого труда.
Честь вам и хвала, поколение 70-х! Вы не сдались, выстояли, не польстились на легкий хлеб, не дали себя купить, не превратились в халтурщиков, не сделались угодниками, не разменяли себя по мелочам. Поколение 70-х, я горжусь вами!