Студент-медик из Дублина
Шрифт:
— Рад за тебя, Китти. Желаю тебе счастья.
— Это все, что ты хочешь сказать, Фингал?
— А что еще? Ты обдумываешь предложение руки и сердца.
К черту сдержанность, внушал ему внутренний голос. Скажи, что любишь ее. Проглоти свою гордость, приятель, и скажи прямо.
— Хорошо. Понятно, — негромко произнесла она.
— Надеюсь, мы останемся друзьями, — добавил Фингал. Еще одна заученная фраза из твоего сборника банальностей, мысленно отметил он, и протянул руку.
Китти подала свою. Ее пожатие было холодным
— Я помню, что через пять месяцев у тебя экзамены, — произнесла она, завершив рукопожатие. — Надеюсь, они пройдут успешно. Я знаю, как много они значат для тебя.
Фингал заметил, что ее глаза блестят сильнее обычного.
— Я пойду, — пробормотал он. — Желаю тебе всех благ, Кэтлин О’Хэллоран.
— А я желаю тебе удачи, Фингал Флаэрти О'Рейли.
На этот раз он ушел, не обернувшись. Закрыл за собой дверь и шагнул под январский ливень.
И не удивился тому, что щеки вмиг стали мокрыми.
— Пошел прочь! — рявкнул Фингал на псину, помесь колли и борзой, которая пыталась вцепиться в заднюю шину его велосипеда. Фингал спешил к роженице на Свифтс-Элли. Помимо амбулатории, при больнице Ротонда работал медицинский пункт дородовой помощи, который ежегодно посещало полторы тысячи женщин, в дальнейшем рожавших в домашних условиях.
Велосипед, который был явно маловат Фингалу, провез его через мост на О’Коннелл-стрит, по набережной и чуть ли не через весь район Либертис. И вот теперь Фингал трясся на булыжниках мостовой Фрэнсис-стрит, где раньше жил Падди Кьоу.
Фингалу пришлось усердно работать ногами, чтобы угнаться за доктором Милликеном, который жал на педали, пригнувшись к рулю. У пациенток, рожавших не первый раз, роды проходили зачастую стремительно. Врачей и студентов-медиков узнавали по велосипедам и акушерским саквояжам, куда вмещалось все необходимое, чтобы принять роды на дому. Детям рассказывали, что в громоздких черных сумках врачи привозят малышей.
Два врача верхом на велосипедах позабавили юных жителей Либертис.
— А вот и врачи для младенцев! А где приплод? В сумках у вас на багажнике?
Фингал усмехнулся. «Приплодом» в Дублине часто называли детей. Последние четыре с половиной года он не только изучал медицину, но и совершенствовался в трущобном английском.
— У них по сумке на каждого. Может, там двойня. — Этот голосок явно принадлежал Финнуле Карран, той самой девчушке, которая когда-то отвела Фингала в комнату Падди Кьоу.
Роджер Милликен спешился и прислонил велосипед к кирпичной стене. Фингал последовал его примеру.
— А, здорово, приятель! — Паренек в чистом свитере, коротких штанишках и башмаках поднялся со своего места у стены и усмехнулся Фингалу. — Как твое ничего?
— Мое ничего?.. Все путем, и тебе здорово. — Фингалу пришлось задуматься на мгновение, чтобы понять, о чем его спрашивают. — Деклан! — вспомнил
— Из дома выставили, — пожаловался Деклан. — И всех мужчин тоже. Там только бабуля, мамка и повитуха. А отец, он теперь работает со своим старым дружком, сержантом Падди Кьоу. Вот они вдвоем и завалились в пивнушку.
Благодаря заработку Брендана Деклан был одет неплохо — по сравнению с другими местными детьми.
— Говорят, головенку малому надо обмыть.
Так поступало большинство мужей-ирландцев, пока их жены в муках рожали детей. Производить на свет младенцев — женская работа. А мужчины пережидали это событие, посиживая в пабах с приятелями и зачастую пропивая последние гроши.
— Идем, Фингал, — позвал Роджер Милликен. — У нее это девятый. Роды будут быстрыми. — Он схватил саквояж, распахнул плохо пригнанную щелястую дверь и исчез в полутьме за ней.
Фингал взял свой саквояж и сказал Деклану:
— Сбегай в паб, скажи Падди Кьоу, что я здесь и хочу узнать, как у него дела, — он сунул руку в карман. — Вот тебе два пенса.
— Спасибо, сэр, — кивнул Деклан. — Сейчас передам.
Фингал вошел в узкий общий коридор и услышал уже знакомые стоны. Он направился в комнату. Стол и четыре стула в ней выглядели крепче и наряднее обычной мебели из трущоб. «А отец, он теперь работает», — сказал Деклан. Похоже, Брендану Килмартину хватило средств даже на смену обстановки.
Ройзин Килмартин лежала на застеленном газетами соломенном тюфяке под окном. Возле нее сидели мать и районная акушерка в форме, к которым уже присоединился доктор Роджер Милликен. Фингал увидел расплывшееся по газетам большое мокрое пятно. У роженицы уже отошли воды.
— У нее почти полное раскрытие, — предупредил Роджер.
Фингал сбросил пальто на деревянный стул, закатал рукава и приготовился принимать роды.
— А теперь, когда все позади, — сказала бабушка, — кто хочет чаю?
Она поставила чайник на слабый огонь, горевший в кирпичной печке.
Фингал переглянулся с Роджером и увидел, что старший товарищ качает головой. Роджер произнес:
— Большое спасибо, но мы с мистером О’Рейли очень спешим.
Заметив ряд не слишком чистых и помятых жестяных кружек на полке, Фингал понял причину отказа Роджера. Напившись чаю из плохо отмытой посуды, тиф можно было подхватить в два счета.
Акушерка мисс Тобин, укрывшая младенца одеялом, подняла голову.
— Все прошло замечательно, мистер О’Рейли.
Фингал склонил голову.
— Спасибо.
— Нет, это вам спасибо, приятель, — вмешалась Ройзин. — Вы уже два раза спасли меня. Да и друга повидать приятно.
— И мне тоже, — кивнул Фингал, ничуть не покривив душой.
— Мы с Бренданом уговорились, что если будет мальчишка и Господь не оставит нас милостью, назовем его в вашу честь, — добавила Ройзин. — Фингал Флаэрти О’Рейли Килмартин.