Студент
Шрифт:
Наивные дуры Таня с Ксюшей переглянулись. Кажется, я попал в цель. Теперь чем дальше, тем им будет любопытнее…
— Так за что пьем-то? — подал голос Алексей.
— За разгадку! — таинственно подмигнул я.
Алексей пожал плечами. Похоже, ему было совершенно все равно, за что пить. Я «освежил» стаканы, самую малость плеснул и девчонкам, несмотря на протесты. Впрочем, сопротивлялись они уже не сильно. Витька после моих анонсов пошел пятнами от смущения, но я безошибочно угадал, что ему понравилось.
А Люба на сей раз глотнула поскромнее: все же какие-никакие тормоза в башке есть. Уже неплохо.
Видно было, что ей сильно захорошело. До той стадии, при которой хочется
Она вскочила, сняла со стены гитару…
Гитара! Самый демократичный, самый популярный музыкальный инструмент. Он популярен и в XXI веке, но молодым людям эпохи интернета и представить трудно, какое повальное увлечение это было в позднем СССР, в дворовых, школьных, студенческих компаниях. В турпоходах!.. При этом речь идет об «испанской» шестиструнной гитаре, которая к середине ХХ века практически вытеснила «русско-цыганскую» семиструнку. С чем это связано?.. Разные есть объяснения. И то, что именно шестиструнка подходит под блюзы и кантри, легшие в основу рок-н-ролла, а «семиструнные» романсы, баллады и «цыганщина» стали широкой публике неинтересны… И то, что шестиструнка в принципе попроще и снисходительнее к исполнителю, не требует от него «школы»… Словом, тема объемная. Во всяком случае, советская экономика оперативно откликнулась на спрос, насытив музыкальные магазины изделиями разного качества: от «ужаса сумерек» до вполне приличных инструментов. Ценовой диапазон — примерно от 20 до 50 рублей. Верхнюю деку владельцы частенько украшали ГДР-овскими переводными картинками: портретами симпатичных девушек, уж Бог ведает кто они были, какие-то немецкие знаменитости или первые попавшиеся смазливые мордашки… Впрочем, у Любы оказалась, можно сказать, шикарная чехословацкая «Кремона» — такая стоила рублей 70–80. Да еще с ремнем из натуральной кожи с широким наплечником… Видна профессиональная постановка дела.
Люба закинула ногу на ногу, пристроила гитару поудобнее, взяла пробный аккорд. Мягкий, бархатистый звук поплыл по комнате, заставив всех притихнуть.
— Ой, Люба, спой! — восторженно запричитали девчонки.
Она кивнула, подкрутила пару колков. Сосредоточилась и объявила:
— Высоцкий! «Баллада о борьбе».
Первый же аккорд заставил меня приятно вздрогнуть. Это была еще не песня, даже не мелодия. Люба всего лишь коснулась струн. Только и всего! Но…
В любом деле класс исполнителя виден сразу. С первого взмаха, так сказать. Футболист принял пас, чуть сместил корпус — все ясно с ним. Поэт написал строчку: «Смыли весны горький пепел очагов, что грели нас…» — и тоже ставь высший балл, еще не прочитав ничего другого. Вот и Люба взяла первый аккорд…
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров…
Зазвучали слова, давным-давно знакомые, но Люба смогла ими перевернуть душу. Ну, перевернуть-не перевернуть, но я ощутил, как душевно зарезонировал — голос пролился в самое нутро, и оно отозвалось чем-то необъяснимым, но совершенно реальным…
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф…
Между меццо-сопрано и контральто. Да! Теперь я понял, как она может взорвать зал.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт,
И дрались мы до ссадин,
До кровных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк!
Холодок
Впрочем, здесь я и прав, и не прав. Конечно, обратная энергия от толпы в данном случае очень важна. Скорее всего, на концертах Люба, как энерговампир, подпитывается реакцией публики — что для артиста нормальное дело. Профессионализм. Но творческое самозабвение как таковое, оно приходит всегда, хоть на сцене, хоть вот тут, в общаге за столом с портвейном. И Люба, похоже, в это состояние вошла успешно.
И злодея следам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить…
Она мастерски владела темпоритмом пения, постепенно ускоряя темп и нагнетая четкость и жесткость речитатива. Слово за словом, куплет за куплетом — вроде бы незаметно, звуках струн, слова и фразы летели уже беспощадно, чуть ли не сшибая навзничь. И вот финал:
Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почём, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
«Читал!» хлестнуло как бичом. Люба резко оборвала звук, прихлопнув струны ладонью. Невольно я заметил, как красива эта ладонь: с тонкими сильными пальцами, изящной формой ногтей, дешевеньким серебряным колечком с бирюзой… Вот даже незатейливое это украшение смотрелось на безымянном пальце как поясок на бальном платье дворянской барышни.
Секунды две царила тишина, а затем девушки восхищенно зааплодировали и возопили:
— Шикарно!.. Чудесно!.. Люба, еще спой!.. — все это наперебой, взахлеб, с искренне горящими глазами.
Исполнительнице восторги подруг явно были нектаром на душу. Та, видать, так и вознеслась на крыльях успеха. Люба отложила гитару, с наслаждением выдула остаток своего портвейна, как бы утоляя жажду. После чего набулькала себе из «фугаса» почти полный стакан. Эту порцию она отмахнула на треть, по-простецки вытерев ладонью губы.
— Хорошенького понемножку, — объявила она, явно напрашиваясь на продолжение.
— Ну, Люба-а!.. — заныли девчонки.
— Двадцать лет как Люба, — отсекла гитаристка, но смягчилась, конечно: — Ладно, ладно!.. Погодите, дайте хоть дух перевести.
Перевела дух еще глотком портвейна и ляпнула невесть зачем:
— А скоро и вовсе двадцать один.
М-да… подумал я. Действительно, девка — залп «Катюши». Вот что с ней будет, как перевернет ее судьба?.. И почему-то захотелось мне помочь ей. Поддержать. Украдкой так, чтобы она сама не догадалась. Чтобы не занесло ее на кривые стежки-дорожки-перепутья. А это по ее ухваткам и повадкам очень может быть…
Я мельком глянул на парней. Алексей набыченно жрал бутерброд с сыром, зато Витек вдруг проникся еще не ясным мне вдохновением.
— Да! — с пафосом произнес он. — Вот у меня… Я к тому, что читать нужно все вовремя, в со… — он чуть запнулся, — в соответствующем возрасте. Я вот, знаете, в свое время как-то упустил Дюма и Жюль Верна. Прошли они мимо в подростковом возрасте, когда их нужно читать. Потом решил восполнить упущенное, попробовал прочесть… «Мушкетеров» там, «Таинственный остров». Ну и что? Таким примитивом все показалось! Вот тебе и классика. Сплошное разочарование! Вот я и утверждаю: всему свое время. А насчет нужных книг мудрые слова! За это и выпить не грех.