Студенты. Книга 1

Аргунов Анатолий Васильевич

И он стал всех выгонять из комнаты. Ребята, оценив ситуацию, молча вышли в коридор и разбрелись кто куда. Савва, накинув куртку, вместе с Женькой вышёл на свежий воздух. Они прошлись по аллее, согретые алкоголем и хорошим ужином. Им казалось, что дыхание Балтики и кружившиеся в воздухе снежинки тихонько охлаждали их разгорячённые лица. Ребята долго ходили то по одной, то по другой аллее пустого парка, горячо споря о Петькиной судьбе. Женька упорно считал его дураком.

— Ты подумай, Старик! Учиться на отлично — и бросить институт! Ради чего?

— Жизнь посмотреть!

— А это разве не жизнь, что мы живем? Это что, кино?

— Но

ему хочется другую жизнь познать, чтобы потом не жалеть о зря прожитых годах, неправильно выбранной профессии, — возразил Женьке Савва.

— О выборе профессии мы все, может, когда-нибудь пожалеем, — не согласился Женька, слегка заикаясь от волнения. — Ты думаешь, я правильно выбрал профессию или ты?

— Нет, не думаю, — ответил Савва.

— То-то и оно, что никто не знает. Мы так решили потому, что кто-то нас этому надоумил. Что, не так?

— Да так, Жека, так! Только у Петьки другое. Он вообще хочет жизнь посмотреть, в широком смысле.

— «В широком смысле», — передразнил Женька. — Да ни в каком смысле он ничего не хочет. Вбил себе в голову, что жизнь прекрасна и удивительна где-то там, — Женька показал рукой в сторону шумного города. — Сельский мальчик, начитался книжек, насмотрелся кино. «Иван Бровкин в армии», «Иван Бровкин на целине»… Вот тебе и пожалуйста. «Хочу другой жизни!» А другой жизни нет, она у всех разная, но в целом одно и то же.

Савва слушал и не узнавал своего друга. Этот тихий молчаливый парень, оказывается, настоящий философ. И Савва тогда, кажется впервые в жизни, дал себе слово никогда не судить о человеке по внешнему виду, а только по поступкам. А помогли ему в этом, как ни странно, Женька и Петька Шпаченко.

Сколько они гуляли и спорили — неизвестно. Вернулись в комнату, когда все уже спали. Тихо раздевшись, они тут же уснули мёртвым сном.

Утром все разбежались по своим студенческим делам, оставив в комнате спящих валетом в одной койке батьку с сыном. Больше они никогда уж не встретятся все вместе. Только Савва ещё раз случайно встретит Петьку у деканата через пять лет, когда перейдет на шестой курс. Он даже сначала и не узнает его. Крепко сбитый парень с небольшим шрамом на хорошо выбритом волевом лице. Тот первый узнал его.

— Старик, что не здороваешься? Зазнался?

— Привет! — оторопело отозвался Савва, и лишь потом они обнялись как старые приятели. — Извини, не признал. Настоящий мужчина! Даже шрам… Откуда?

— Долгая история. Да и ты не отстал. Смотри, живот так и прёт!

— Это не живот, а комок нервов, — отшутился Савва. — Что ты делаешь в деканате, Петро?

— Да я решил восстановиться. Дурак дураком был, когда уходил. А теперь вот бегаю со справками.

Петька потряс какими-то бумажками, зажатыми в кулаке.

— Ты извини, Старик, у меня времени сейчас в обрез. Давай встретимся вечерком. Ты где живешь?

— На Кирилловке, комната 267.

— Там рядом есть какая-нибудь приличная кафешка или ресторанчик? Неудобно старым друзьям в общаге встречаться, — как бы прокомментировал Петька своё желание встретиться на нейтральной полосе.

— Рядом точно ничего нет.

— А давай в кафе «Экспресс», напротив Московского вокзала. Знаешь это место?

— Знаю. Не раз там бывал.

— Тогда договорились. Ровно в семь. Идёт?

— Идёт.

Они хлопнули друг друга по рукам и разошлись, как оказалось, навсегда. Савва пришёл в назначенное время и примерно с полчаса бродил по

залу в поисках друга. Но тот так и не появился. Что было тому причиной, так и осталось тайной. Но, видно, что-то очень серьёзное и непреодолимое встало на пути упрямо идущего по жизни хохла Петьки Шпаченко, если он не выполнил своего обещания. Савва не встречал более упрямой нации, чем украинцы. Может благодаря этому они и остались украинцами — южными славянами со своим певучим языком, своими обычаями и своей неповторимой культурой. Кто только ни пытался завладеть Малороссией: польские ляхи, литовские рыцари, шведы, немцы, всех и не упомнишь. Даже старший брат — Большая Северная Россия — и та считала нужным взять непокорных украинцев под свою высокую руку. Тем пришлось согласиться, выбирая из двух зол меньшее, но всё равно они продолжали упрямо добиваться независимости.

И все же Савве Николаевичу удалось ещё раз если не встретить, то увидеть Петьку на экране телевизора. Это было совсем недавно. На Украине разразился очередной политический скандал. На майдане собрались противники и сторонники президента Кучмы. И среди митингующих крупным планом показали лицо одного из ораторов. Это был не кто иной, как Петька Шпаченко. Диктор подтвердила, что от южных областей Украины за отставку президента будет выступать один из лидеров националистов Петро Шпаченко…

Но это было потом, через много-много десятков лет. А тогда, в день их последнего общения в комнате на Куракиной даче, они были молодыми, едва оперившимися студентами-медиками, ищущими себя, свое место под небом, ничем не разделённые, кроме личных устремлений. Тогда Петька Шпаченко показал всем им, что он имеет право на свой выбор, как ему шагать по этой Богом отмеренной жизни.

Валерка потом рассказал, что когда все вышли из комнаты, он подслушивал, что там происходило. Петька остался с отцом, и они долго о чём-то спорили, но не на русском, а на украинском. А потом батька, видимо, не сумев переубедить упрямого сына не бросать институт, перешёл к последнему аргументу — стал бить Петьку. Бил долго, выдернутым из штанов огромным ремнём, повторяя с каждым ударом:

— Будишь вучиться? Будишь вучиться?

Петька тихо стонал от боли, но молчал. Устав бить, отец сказал:

— Будь по-твоему. Забирай завтра документы и айда в армию. Пусть они тебя, дурака, теперь вучат…

Глава 10. Национальный вопрос

Савва Николаевич лежал на больничной кровати и долго вспоминал все подробности того случая с Петькой Шпаченко. Почему эта история запала ему в душу и пришла на память именно сейчас? Он объяснить не мог. До тех пор, пока не включил телевизор.

На экране возникла небритая физиономия известного политического обозревателя с грузинской фамилией. Более оголтелого русофоба Савва Николаевич не встречал. Поморщившись, он переключился на другой канал, но там тоже замаячило не менее неопрятное лицо другого политолога с нерусской фамилией. Савва Николаевич стал переключаться на другие каналы, но везде на него смотрели лица нерусской национальности. Казалось, они заполонили всё телевизионное пространство. Это была словно гигантская комариная куча, сбившаяся в тёплом и сыром месте, как бывает среди холодного лета в преддверии наступающей жары и солнечной погоды, убивающих кровососущих насекомых. В предчувствии своей гибели мириады гнуса сбиваются в кучи, празднуя свою мнимую долговечность…