Студия пыток
Шрифт:
Ферри – его близкий друг. Он обрабатывал Виктора долго, шел за ним, прощупывая почву на каждом шагу, приближался постепенно, не слишком напористо, чтобы не спугнуть дичь. В день, когда ему удалось вытянуть из него пятьдесят фунтов за белый фарфоровый горшок, он понял, что кормушка уже никуда не убежит. Сам Ферри давно уже не занимается собственными сделками. Он теперь – неофициальный куратор коллекции Виктора. Каждый день в два часа он как штык появляется у бара, сидит там до закрытия и консультирует Виктора, что и когда покупать. Дайте Ферри небольшую взятку, и
– Какой чудный образец ярмарочного стекла! – скажет он, разглядывая в серванте аукционного зала какое-нибудь пошлое блюдо. Чей-то дедушка выиграл его на каком-нибудь шоу. – М-да, в наши дни не часто увидишь такое.
И рука Виктора ползет в карман. Ферри охраняет Виктора и обращается с ним нежно. Более жадный на его месте сыграл бы по-крупному, но Ферри позволяет себе набрать лишь три очка в неделю. Его клиенты стоят в очереди, и он берет с них за посредничество лишь десять процентов комиссионных да кружку пива из вежливости. Мнения о Ферри разделились. Некоторые считают, что он недостаточно амбициозен, другие – что он просто играет в долгую игру, готовясь к решающей и храброй сделке, которая унесет его куда-нибудь в далекое и безопасное место, где руки Виктора не смогут дотянуться до его глотки.
Полки со спиртным у Гилмартина – двенадцать футов в длину и поблескивают янтарем. Посетители устраиваются за длинными деревянными столами на стульях или скамейках. Дуб, который Виктор отобрал у церквей в своей прошлой жизни, теперь украшает эти стены. Бармены в килтах скользят от столика к столику, проносят серебряные подносы с напитками над головами посетителей, не проливая ни капли. Если бы не осклабившиеся лица, висящие на стенах в рамах, разукрашенный фарфор и стекло с трещинами, бар был бы вполне приятным местом. Но со всем этим разнообразием бар Гилмартина похож на оживший кошмар эстета.
Сегодня тут еще появилась голова бизона, прикрепленная на уровне глаз к дальней стене. К голове подошла девушка и печально погладила редкие волоски на носу.
Время.
Сто лет тому назад стадо этих странных зверей неслось по зеленой равнине, и от топота их копыт содрогалась земля. А рядом мчался поезд, за которым летел серый дым. Кочегар бросал уголь в топку, машинист, оживленный погоней, давал гудок. Где-то в пути мужчина из третьего вагона выставил в открытое окно винтовку, навел ее, спустил курок и… бах, одного бизона теперь можно обезглавить, выпотрошить, набить опилками и сохранить в таком вот виде.
Виктор стоял за стойкой, добродушный, как обычно.
– Ну как, нравится, Рильке? Сегодня в обед приобрел. Три мужика, которым очень хотелось выпить, сорок минут потратили, чтобы ее здесь укрепить. Я собираюсь устроить конкурс на лучшее имя этой голове.
– Отлично, Виктор. – Я отвел руку девушки от переносицы быка. – Но, может, стоит повесить ее чуть выше? Викторианские таксидермисты использовали мышьяк в качестве консерванта. Это вещество живет долго, а ты ведь не хочешь травить своих посетителей.
Виктор помрачнел. Добрый дядюшка куда-то исчез, и я увидел взгляд
– Бобби! Угости мистера Рильке за наш счет и повесь этого быка повыше. – Он повернулся к Ферри. – Вообще-то это твоя работа – такие вещи мне сообщать.
Ферри глубоко затянулся, потом затушил сигарету в пепельнице, рядом со скрюченными останками других окурков. Он поднял голову. В неоновом свете на его лице показались новые ручейки морщин, что вливались в русла старых и глубоких. Мудрая, древняя, галапагосская черепаха. Он с умыслом ответил вопросом на вопрос:
– А спроси его, откуда он это знает?
Я не боюсь Ферри, однако новые враги мне тоже ни к чему.
– На самом деле это не так уж широко известно, – солгал я. – На прошлой неделе по аукционным домам разослали циркуляр, а то бы и сам не знал.
– Да уж. – Энтузиазм вновь вернулся к Виктору. – Вот он, мир антиквариата: купил – продал, нашел – потерял… Эй, Бобби, налей и Ферри заодно.
Я взял предложенное мне пиво и присоединился к кучке антикваров в центре бара. Иэн из Эдинбурга пустил по кругу какие-то драгоценности. Простой серебряный браслет с единственным зелено-голубым камнем.
– Как вы думаете, чей это браслет?
– Индейский, навахо.
– Правильно. Как думаете, сколько стоит?
– Пятьдесят фунтов.
– Примерно. А вот этот? – Он протянул еще один простенький браслет с одним камушком бирюзы в зеленых прожилках. – Как вы считаете, сколько это стоит?
Понятно, что он вешает лапшу нам на уши, но кто-то все же ответил:
– Столько же.
– Нет. – Иэн положил оба браслета рядом с рюмками, пивными бутылками и полупустыми стаканами: в голубых камнях отразилось белое кружево подсохшей пены, изморозь опустевших стаканов. – Нет, черт подери! А знаете, почему?
Все покачали головами.
– Расизм. Вот этот сделали индейцы навахо, а этот – индийцы. Индийское серебро – поцелуй смерти.
Ловкач Стив настолько невероятен, что его нужно видеть. Грязный желтый шейный платок плохо скрывает отсутствие рубашки под светло-коричневым пиджаком. Волосы густые и черные, зачесаны налево. В этот раз у него появились усы а-ля Запата.
– Привет, Стив. Что, маскируешься?
– Очень смешно.
Он отвернулся к своей соседке. Та еще недостаточно пьяна, чтобы пойти с ним, но Стив ждет. У него терпение старого грешника.
Артур протягивает мне книгу:
– Как ты думаешь, сколько стоит?
Суперобложка чистая, яркая, с оторванным нижним уголком. Интересно, в каком состоянии она была сегодня утром и в каком будет к вечеру, когда Артур отправится баиньки. Я снимаю супер и осматриваю переплет. Без неровностей и жирных пятен, корешок прямой и твердый. Первое издание, Эрик Эмблер «Маска Медузы». Я возвращаю ему книгу:
– В хорошем состоянии.
– Да она восхитительная. Просто восхитительная. Из иного мира. – Он допивает третий бокал красного вина. – Ну давай, говори – сколько я, по-твоему, за нее прошу?