Стукач и его палачи
Шрифт:
– Потерпевшая об этом заявляла?
– Нет. Крыша над головой и, пусть даже объедки со столов братков, многое для неё значат. Но, говорят, она на них страшно обижена.
– Ещё бы. После такого! Как ты намерен эту информацию использовать?
– Пока ещё в раздумье. Информация эта прошла несколько человек, прежде чем ко мне попала. А на ближних подступах к этой группировке у меня никого нет.
– Думать, прежде чем намечать операцию – похвально. Но много раздумывать - тоже вредно. Но вернёмся, как говорят, к нашим баранам, - Где будем Ознобишина и
– Через связи. Не может быть, чтобы их местонахождение никто не знал.
– Всё это так. Но больно длинный путь. Нужно искать более короткие. Но найти и задержать - полдела. Чем будем доказывать им совершение преступлений?
– По крайней мере, по мошенничеству с квартирой, доказательства есть.
– Ты в этом уверен?
– А вы, похоже, нет.
– Я считаю, что оснований пока нет. Есть повод. А это, как ты сам понимаешь, разные вещи. Чувствую по твоему взгляду, что ты с этим не согласен. Тогда, хоть времени у нас и в обрез, сыграем в нашу игру.
Игра, о которой напомнил начальник уголовного розыска, практиковалась в отделе уже несколько лет. В ней постоянно игрались одни и те же роли: сыщика или следователя и подозреваемого. Роли распределял сам Григорий Маркович. Споры и страсти при этом часто кипели нешуточные. Но зато, как правило, всегда был и результат: после такой «игры» не возникали ситуации, при которых сыщик вдруг заявлял: «Кто же предполагал, что подозреваемый выдвинет «алиби», которое невозможно было заранее предугадать». В особых случаях в эту «игру» включался и сам начальник уголовного розыска. Как правило, он выбирал себе роль подозреваемого. И нередко, «защищаясь», ставил в тупик сыщика уверовавшего в то, что собранных доказательств, для изобличения подозреваемого, достаточно.
– Как распределим роли на этот раз?- спросил он у Зотова.
– Как всегда,- заулыбался тот.
– Ну что же, Сергей Викторович, изобличайте Анатолия Лукьяновича Ознобишина. Только скажу я вам, кишка у вас тонка. Нет у вас против меня ничего.
– Почему же? Квартиркой своей сожительницы завладели, а потом и продали незаконно.
– Зачем ты гонишь пургу? Я же опер, хоть и бывший. Всё по закону. И нотариально, как положено, удостоверено.
– Во-первых, нотариально всё заверила ваша любовница Натэлла Борщевская.
– Браво, старший лейтенант! Какие у вас глубокие познания о моей личной жизни!
Только ведь Натэлла Вильяминовна Борщевская в первую очередь государственный нотариус, а уже потом, как вы выразились, моя любовница. С точки зрения закона у вас к ней есть претензии по части нотариального удостоверения доверенности и купли-продажи квартиры? И ко мне тоже? Законом нотариусу запрещено нотариально удостоверять сделки любовникам? Тем более, «любовная связь» - это пока что слухи, ничем не подкреплённые. Это - плод вашего воображения.
– А подписи Сазоновой в этих документах, тоже воображения или всё же реальность?
– Они вызывают подозрение на фальсификацию? У вас есть показания, Сазоновой? Горю от нетерпения ознакомиться с этими изобличающими меня в мошенничестве документами.
–
– Отдал всё до копейки, лично в руки Марине Николаевне.
– Есть нотариально заверенная расписка?
– А зачем? В тот период, я, можно сказать, был любимым зятем.
– А дочь, значит, у матери была не любимой?
– Ну почему же?
– Да потому, что любимому зятю теща доверила продать квартиру и получить деньги лично в руки от него же. А родное дитя в бомжи определила. Где тут логика?
– Так ведь это «родное дитя» скрылось в неизвестном направлении и где его искать одному Богу известно. Вот и вся логика.
– Но ведь странности, Анатолий Лукьянович, на этом не заканчиваются.
– Что там у вас ещё?
– С датой написания документа нескладушечка вышла?
– Не скажете какая?
– А вы не догадываетесь?
– Ну, вот такой недогадливый.
– Должен сказать, даже не нескладушечка, а нескладуха.
– Как интересно!
– Даже очень. Жил бы сейчас Николай Васильевич Гоголь, появилось бы ещё одно бессмертное произведение. И знаете о чём?
– О чём?
– Подпись Марина Николаевна умудрилась поставить в нотариально заверенном документе, когда уже находилась на том свете. Что на это скажете?
– А то и скажу: возможно, ошибочка в дате написания вышла. Знаете, какие у нотариуса очереди…
Зотов посмотрел на Пархоменко. Тот улыбался.
– Ну, что, есть у тебя основания ставить вопрос о санкции на мой арест? Надеюсь, понял, почему твоя атака захлебнулась? Заключение эксперта-почерковеда нужно. А также заключение технической экспертизы об относительной давности этой подписи.
– Но где мы возьмём экспериментальные образцы подписи Сазоновой?
– Экспериментальные образцы взять не сможем, это точно. А вот свободных, я думаю, найдём: в заявлении о постановке на учёт в налоговом органе, а также в квитанциях, которые она выдавала при приёме материала для пошивки изделий или на ремонт носильных вещей и ставила свою подпись. Словом, по мошенничеству, как только мы получим заключение криминалиста, будет полная ясность. А в остальном… Нужно искать улики. Нам бы сейчас очень пригодились вишнёвые «Жигули». Где они сейчас и кто их теперешний хозяин? Поручить это нужно толковому работнику, чтобы и узнал всё и никого не спугнул преждевременно. И вот я ещё, что думаю: нужно поработать по ЗАГСам города Кедрограда. Борщевская могла сменить фамилию. Как думаешь: на какую?
– Скорее всего, Семёновой могла стать.
– Вот. Будем одновременно искать и Семенову. Но полагаю, что в Кедрограде её нет и в области тоже. Знаешь почему? Профессия у неё приметная. Вряд ли она это хлебное место бросила. И если бы она осталась здесь, пусть даже в другом городе, нотариусы об этом бы знали. Поэтому скорей всего она где-то рядом в соседних областях.
– Так тогда, может быть…? Словно сомневаясь в догадке, Зотов посмотрел на Пархоменко.
– Говори, говори!- подбодрил его тот