Стыд
Шрифт:
— Значит, так, — вздохнул уставший от раздумий Коновалов. — Идите с Потехиным и… ну, там доваривайте. Когда придут из деревни, я вас отправлю вместе с ними.
— Должны прийти? — удивился Лузгин.
— Должны, — кивнул сержант.
— А то мы, глядь, гранатометом позовем, — добавил снайпер.
— Отставить мат, Потехин, — недовольно скомандовал Коновалов.
В кухонном отсеке было дымно, труба от печки валялась на земле.
— Попал… зараза! — чуть ли не с восторгом удивился Потехин и стал прилаживать трубу
— Слышь, а, Потехин, — спросил Лузгин, роясь в сигаретной пачке корявыми пальцами, — боевые-то намного больше полевых?
— В три раза больше, — доложил Потехин.
— Вот же блядство, — произнес Лузгин, и никаким другим словом нельзя было точнее выразить отношение нормального человека к ненормальности армейского устройства. — Значит, если не ранили и не убили…
— Так трудно ж доказать. — Потехин говорил, как будто извинялся. — А вдруг мы сами весь боезапас порасстреляли? По «бэтэрам» ведь тоже могли сами лупануть — ну, чтоб на краске видно было.
— Идиотизм, — вздохнул Лузгин. — Сними-ка крышку, надо поглядеть… Кого там наш сержант разносит? — спросил он, прислушавшись.
— Да Шевкунова, блин, — сказал Потехин, улыбаясь. Он держал крышку в отставленной левой руке и шевелил ноздрями, принюхиваясь к пару над кастрюлей. — Он по расчету должен в «бэтэр» прыгать, в капонир, он же наводчик, должен башню разворачивать, а он забздел через дорогу, ну, Коновалов его дрючит…
— Так прокопали бы, — махнул рукой Лузгин, — какой-нибудь подземный ход!
— Вы че, Василич! — изумился взрослой глупости Потехин. — Мы же не шахтеры, е-мое… Ну, че тут? — спросил солдат, кивая на кастрюлю.
Лузгин взглянул и уселся на знакомый ящик.
— Еще часок потушится, потом будем картошку загружать. Ты вот что, Потехин, — предложил он как бы между прочим, если тебе куда надо, ты сходи, а я тут подежурю. — Это место, у кастрюли, представлялось Лузгину самым безопасным, и вовсе не в смысле обстрела, просто здесь он ощущал себя при деле и ему казалось, что отсюда его теперь уже не выгонит Коновалов.
— Да мы в футбол хотели, — сказал Потехин, озираясь, так, блин, сержант сейчас не разрешит. — Потехин выглянул в центральный ход траншеи, потоптался на углу, сказал:
— Ну ладно, я сейчас, — и быстренько исчез за поворотом.
Надо было бы засунуть в печку новое полено, но Лузгин определил на слух, что в кастрюле варочный процесс развивается нормально, а ежели резко добавить огня, то начнет пригорать, и он решил подкочегарить печку щепками. Поставил полено на попа, взял лежавший на полке потехинский штык-нож, приладил его острием на краешек полена и сильно стукнул сверху поварешкой.
— Да вон топор стоит, Владим Василич, — раздался с неба голос Храмова. Лузгин приподнял голову и помахал штыком фигуре караульного на вышке. Лицо Храмова было в тени от навеса, но по
— Как штанишки, Храмов? — спросил он, прикладывая снова острие. — Если что, могу сносить в деревню постирать.
— А сейчас сами заберут, — ответил Храмов, и Лузгин услышал лязг передернутого автоматного затвора. — Командиир! — закричал Храмов. — К нам из деревни делегация.
Лузгин вскочил на ящик и выглянул над бруствером. По дороге от деревни к блокпосту шли люди плотной темной кучкой, и первый что-то вез на низкой громыхающей тележке.
Пулемет, похожий на автомат Калашникова, только с длинным стволом, круглой патронной коробкой и двумя короткими сошками для упора, лежал на тележке. Возле стояли Дякин и Махит, а позади них те двое, из самообороны, и еще четыре деревенских мужика с хмурыми серыми лицами. Сержант Коновалов стоял к ним лицом без оружия, сунув руки в карманы хэбэшных штанов, но по бокам от него два солдата держали автоматы у пояса на изготовку и озирались по сторонам, словно ждали кого-то еще.
— Ну, — сказал Коновалов. — Ну и хули?
Славка Дякин оглянулся на Махита, но тот молча смотрел на сержанта, сложивши руки на причинном месте, как футболист в момент пробития штрафного. Лузгин глядел в лицо Махиту до тех пор, пока тот не почувствовал взгляд и не встретился с Лузгиным глазами. Что же вы, дурни, наделали, думал Лузгин, и как теперь все это расхлебывать будете?
— Вот, — Дякин ладонью указал на пулемет. — Стреляли из него.
— Да ну! — с издевкой сказал Коновалов. — И кто стрелял?
— Алдабергенов, — произнес Махит, переводя холодный взгляд на Коновалова.
— Он пьяный был, — добавил Дякин.
— Кто-кто стрелял? — Коновалов вынул руки из карманов. — Узун стрелял? Вы что, ребята… Алдабергенов в нас стрелял?
— Он был пьян, — сказал ровно Махит.
— Все равно не поверю, — с угрозой в голосе произнес Коновалов. — Он живой или мертвый?
— Мертвый он, — ответил Дякин.
— Да сами же его и шлепнули, наверно, — сказал солдат, слева от Коновалова. — Один нормальный человек был среди вас, уродов, вот вы его и кончили.
— Ваш снайпер попал ему в голову, — Махит длинным пальцем показал на себе, куда попал снайпер Потехин. — Можете пойти и посмотреть.
— Посмотрим, — недобро сказал Коновалов.
— Ваш снайпер застрелил и мать Алдабергенова.
— Что ты сказал? — Коновалов наклонил голову к плечу.
— Какая мать, при чем тут мать, Махит? Порядок в деревне не держите, а говорите — мать. Какая мать?
— Мать Алдабергенова.
— Ты понимаешь, — шагнул вперед Дякин, — она, видать, стрельбу услышала и полезла сдуру на чердак, ну, туда, за сыном, ну и, это, попалась, значит… Ну, в нее попало…