Стылый ветер
Шрифт:
— Мне твоя казна ни к чему была, — поднял он на меня глаза. — Это Гришка с Алёшкой лёгким барышом соблазнились. По Костроме слух гуляет, что в лесу монастырём прикрываясь, отряд самозванца прячется. Вот и хотел хоть так за смерть брательника посчитаться. Он в Ливнах погиб, когда мы оттуда с боярином из восставшего города спасались. Да видно не судьба. Твой верх оказался!
— Ну, хоть в том, что в разбое замешан, не отрицаешь. Месть местью, а свою долю с казны бы взял?
— Да как ты смеешь! Ты тать и есть! — вскинулся то ли Гришка, то ли Алёшка, в общем тот, что с самого начала
Холоп поперхнуля, получив увесистую оплеуху.
— А вот лается тебе, холоп, не след, — кивнул я одобрительно проявшему инициативу воину. — Не перед ровнёй стоишь. А раз разбойничать на дорогу вышел, по как с разбойником и поступим. Повесить этих двоих.
Воины навалились на Гришку с Алёшкой, поволокли к ближайшему дереву. Пронзительно заверещал Арсентий, но получив внушительный тычок по шее, снизил тональность до глухого скулежа.
— Взял бы, — твёрдо заявил седовласый, даже не покосившись в сторону творившегося за спиной действа. — От взятого в бою, кто же откажется? По брату поминки бы справил, его детишек деньгой наделил.
— Я не служу самозванцу.
— Знаю, государь.
А вот это неожиданно! Если меня уже и холопы узнавать стали, то что же дальше будет?
Оглядываюсь по сторонам; с десяток воинов из сотни Подопригоры, что стоят рядом, старательно глаза пучат, изображая крайнюю степень изумления. Неубедительно так изображают. Не знаю, может воины они и хорошие, а вот актёры, так себе.
Вот только, мне это кино что-то совсем перестало нравиться. Опять без моего дозволения информация дальше пошла. Хотя, нужно признать, что я тогда внушение только Порохне и Грязному сделал, а они остальным его донесли. Подопригора в тот момент в число избранных не входил и соответственно, о данном запрете не знает. И сколько ещё народу в курсе? Гадай теперь. Не удивлюсь, если та парочка, что мне возле дымящегося дома нахамила, тоже в число посвящённых входит.
И что характерно, самого сотника не спросишь. Он ещё до моего появления здесь, куда-то «по делам» ускакал. Чутьё на грядущие неприятности у Якима врождённое. Ещё бы за языком следил, цены бы не было!
Ну, да ладно. Куда он с подводной лодки денется? Ещё будет время парой «ласковых» ему высказать. В данный момент нужно решить, что с холопом Шеина делать? Была у меня мысль отпустить, но он сам всё и испортил.
— Как хоть зовут тебя?
— Ивашка я, государь. Андрейки Лупаря сын.
— Из дворян или природный холоп?
— Из дворян. Хлопко с татями батюшкино поместье вконец разорили. Вот и пришлось нам с братом к Михаилу Борисовичу в послужильцы идти. Он принял, не посмотрел, что голодные годы стоят.
— Жить хочешь?
— А кто не хочет, Фёдор Борисович? Сам бобылём живу да после брата сын и две дочери остались. Невестке одной трудно будет поднять.
— А зачем тогда показал, что признал меня? Я ведь хотел было тебя отпустить, а теперь как? — развёл я руками.
— От судьбы не уйдёшь, — последовал невозмутимый ответ. — А только государю врать негоже. Покуда эти двое живы были — молчал, тайну твою блюдя. А теперь что ж?
— А как
— А этому самое место на суку. Он всему делу главный заводила. Как показал ты ему казну, так он сразу к Алёшке и бросился. За долю в добыче тебя выманить пообещал.
— Прости, государь! Бес попутал! Я отслужу! Я где у иноземца монеты запрятаны, знаю!
Я лишь рукой махнул в сторону ещё дёргающихся в конвульсиях тел, брезгливо отвернувшись от очередного иуды. Такой и отца родного продаст, лишь бы свою корысть соблюсти. Иуда и есть!
— Если я тебя отпущу, молчать о сей тайне будешь? — спросил я, морщась от воплей приказчика.
— Прости, государь, но я своему господину по чести служу. За побитых людишек буду ответ держать — всё как было обскажу.
— Правильный ответ, — кивнул я воину. — Пообещал бы, что молчать стаешь — рядом с ними бы повесили, — кивнул я головой себе за спину. — Только ты правду, всё как было, отпиши. Это вы мне западню приготовили, так что я в своём праве был.
— А как же тайна, государь? — удивился холоп. — Михаил Борисович свой долг тоже блюдёт. Он Шуйскому о тебе обязательно расскажет.
— Так и пусть рассказывает, — развеселился я. — Васька о том, что я жив и под Костромой сижу, и так знает. Только молчит до поры. Ему бы сейчас от царевича Петра, что с войском к Москве подходит, отбиться да с Болотниковым совладать. Где уж тут ещё и со мной войну затевать? И боярину твоему обо мне молчать велит. Так что отпущу я тебя, Ивашка, но с одним условием.
— Каким, государь?
— В Костроме всем будешь говорить, что тати вас в лесу побили. А моё войско тут не при чём.
— Так не поверит, воевода!
— Гостинец богатый занесут, поверит. Главное, чтобы никто в нашу сторону пальцем не тыкал.
— Будь по твоему, Фёдор Борисович. Сделаю.
— Ну вот и ладно. Яким! — повысил я голос. — Хватит прятаться. Проследи, чтобы воину коня отдали да пригляди, чтобы не тронул никто. А мы следом потихоньку поедем, — повернулся я к Порохне. — Нужно воеводе о том, что здесь на самом деле было, рассказать.
Глава 15
— Ты как хочешь, Фёдор Иванович, а не похоже, что от нашей поездки толк будет.
— Я смотрю, не нравится тебе тут, Гаврила — усмехнулся я, внимательно поглядывая по сторонам. — Что не так?
— Там в запустении всё, — поделился очевидным пушкарский голова. — Посад вроде и большой, а даже собака не забрешет, не то что человека увидеть. Будто вымерли все!
— Так многие и вымерли, — не стал отрицать я. — Ещё пятнадцать лет назад в городе поболее шести тысяч человек жило. Вот только голодные годы на две трети местное население выкосили. Устюжна на болотистой почве стоит, — решил пояснить я свои слова. — За счёт железной руды, что в тех болотах великое множество, и живёт. И чего тут только не делают; от пушек до гвоздей. Вот только в те годы за пушку и куска хлеба иной раз не допроситься было. А гвоздями да замками детишек не накормишь. Вот и обезлюдила Устюжна. Кто в другие края подался, а кто и помер в голодоморье, бескормицу не сумев пережить.