Стылый ветер
Шрифт:
Но и бежать я тоже не собираюсь. Кто знает, может и удастся договориться с теми же Строгановыми или за Камень (Уральские горы) к сосланным в сибирские городки на воеводство Годуновым пробиться. Но это тоже лотерея. Не хочу я всё по новой начинать. Тем более теперь, когда Шуйский решился с меня маску сорвать, это сложнее будет сделать. Пусть лучше уж тут всё решится.
— Ты куда, Фёдор Борисович?! — рявкнул Порохня. — Там смерть!
— К войску! — бросил я в ответ, покосившись на скачущего рядом Семёна. — Посмотреть хочу в глаза тем, кто меня убивать будет!
—
На поляну у дороги, где перед намеченным штурмом Костромы расположилось пешее войско, мы выскочили развёрнутым строем, беря в клещи превратившихся в толпу воинов. Чуть продвинулись вперёд, тесня не успевших среагировать на новую угрозу бородачей, замерли, всматриваясь в перекошенные от злости лица.
— Вы это чего, православные?
— Это, что ли, Годунов?
— Да брешут всё! Годунов в реке утонул.
— Ты куда конём напираешь, орясина?!
— Смотрите! А вот и Федька!
— Я те дам, Федька! Государь!
— Какой ещё государь! Годуновы воры, что царевича извести хотели да отцовский престол у него украли!
— А ну, тихо! — рявкнул во всю глотку Порохня. — Вы как царя встречаете?! На колени, собачьи дети!
Толпа всколыхнулась, разразившись бранью, здравницами, угрозами. Какой-то стрелок схватил за грудки дюжего копейщика, потребовав заткнуть пасть и тут же улетел в сугроб, потянулись руки к коням, звякнуло железо. Чуть тронул коня Семён, оттирая сунувшегося было бородача в уже разорванном кем-то тулупе.
— Тише! — рявкнул теперь уже я. Тут молчать уже нельзя. Ещё немного и эта поляна в кровавую мясорубку превратится. — Говорить буду!
— Хватит галдеть, — из толпы поддержал меня Глеб. — Пусть, государь скажет.
— Да какой он, государь? Тать эт…
Договорить затерявшийся в толпе оратор не успел, явно получив от кого-то в морду.
— Тише! Пусть говорит! — донеслись выкрики со всех сторон. — Дайте, государю сказать!
Выезжаю чуть вперёд, отодвинув в сторону Семёна, вглядываюсь в хмурые, злые лица, глубоко вздыхаю, с усилием разлепляя губы.
Страшно. Очень страшно вот так стоять перед вооружённой, агрессивно настроенной толпой, в любую секунду ожидая пистолетного выстрела, выпущенной из-за спин стрелы, кинутую в лицо сулицу. Если кто-то из людишек Шуйского хочет меня убить, лучшей возможности не придумаешь. Ищи его потом в толпе. Но и отступать мне некуда. Если я сейчас этих людей на свою сторону не перетяну, все мои труды за полгода насмарку пойдут. всё заново начинать придётся.
— То, что вам нашептали сегодня мои враги — правда. Я ваш царь, Фёдор Борисович Годунов. Тот самый, служить которому вы крест целовали, а затем эту клятву нарушили. Но ту измену я вас готов не только простить, но и обещаю каждого из вас, кто мне верой и правдой служить будет, в дворянский чин возвести.
Выкрики, поднявшиеся было после моего признания, стихли, сменившись невнятным бормотанием сотен ртов. Большая часть моей армии состояла из вчерашних крестьян и посадского люда и возможность получения
— Не верьте ему, православные! — вышел вперёд Косарь, задрав рыжую бороду от охватившего его возмущения. — Федька сейчас что хочешь наобещает, лишь бы нас от служения истинному царю отвадить.
Я внутренне скривился. Была у меня отчего-то уверенность, что Косарь мою сторону примет. Мы же с ним если не друзьями, то хорошими приятелями, точно были. А он супротив пошёл. Ещё и Федькой своего царя называть осмеливается. Ну, ладно. Сам виноват.
— А ты, Феденька кем служил, когда твой истинный государь к власти на Руси пришёл? — ласково поинтересовался я.
— Сам же знаешь, что стрельцом в Ельце.
— И там же простым стрельцом до моего появления и остался, — резюмировал я. — А при мне уже до сотника дорос. Так что не тебе, Федюня, меня невыполненными обещаниями попрекать!
Вокруг оживились, весело зубоскаля о незадавшейся карьере елецкого стрельца.
— Вы все пошли в поход, желая возвести на трон справедливого и милостивого царя? Так чем же я для вас плох? Как-никак вместе от Путивля и Ельца сюда пришли. От меня всем вам будет царская милость и щедрая награда. А вот дождётесь ли такой милости от нового самозванца, что на руси даже не объявился? Вряд ли.
— Царь Дмитрий не самозванец! То ложь! — кинулся было в мою сторону один из стрелков, потянувшись к сабле. — Ты сам тать! — забился он в руках схвативших его воинов. — Царицу убил!
Вспомнили всё же про Марину. Но это ожидаемо. Любой идиот, узнав, кто я такой, её смерть со мной свяжет.
— Я Маринку не убивал, — криво улыбнулся я замершим в ожидании моего ответа людям. — Я её казнил за то, что она самозванцу на Руси воровать помогала, — и тут же перешёл в атаку. — А вот мою матушку по приказу вашего «царя» безвинно жизни лишили!
— Не правда это, — высунулся из толпы Мизинец. — Царь Дмитрий о том не ведал и на убийц за самоуправство сильно гневался.
— Ага, — согласился я. — Так сильно разгневался, что на Рубца боярскую шапку одел, а Молчанова в думные дьяки возвёл! Но то дела прошлые и каждому за них Господь со временем по заслугам воздаст. Вижу я, не все из вас мне служить согласны. Неволить никого не буду. Идите отсюда с Богом. Ждите своего ненаглядного Дмитрия. Он вас потом так пожалует, не обрадуетесь. А кто со мной остаться хочет да дворянство себе честной службой добыть, рядом становись.
И я замолчал, с тревогой наблюдая за начавшими расходится в разные стороны воинами.
Глава 17
— Путь свободен, государь, — кряжистый детина в пластинчатом доспехе, соскочив с коня, поклонился. — Без боя детинец взяли, — кивнул он в сторону десятка обезоруженных городовых стрельцов, жмущихся к стене. — Наскоком.
— Как тебя кличут, воин? — попридержал я коня.
— Андрейка я. Верный холоп твой, государь!
Угу. Вот только где же вы раньше были, верные? Один Чемоданов рядом стоял. Ладно, не время о былом вспоминать. Сейчас главное, что Кострому мы всё же захватили!