Субмарины уходят в вечность

Сушинский Богдан Иванович

В том, что они неминуемо попытаются это сделать, Геринг не сомневался. Вопрос заключался в том, достаточно ли у них окажется зацепок и аргументов.

Позвав ожидавшего под дверью адъютанта, Геринг победно помахал перед его лицом текстом телеграммы и, воинственно улыбнувшись, произнес:

— Вот теперь можете приглашать своего генерала Коллера адъютант.

— Я не настаиваю на этом, — пожал плечами майор Инген.

— Зато теперь уже я настаиваю. Пусть прочтет. Вдруг действительно что-нибудь подскажет.

— Каждое ваше слово, господин рейхсмаршал, — как удар бомбардировщика.

Но… вы действительно уверены, что уже пора?

— Вы доведете меня, майор, до такого состояния, что сначала я благородно застрелюсь сам, а уж затем пристрелю вас. Зовите Коллера.

Генерал появился с видом человека, которому есть за что обижаться на хозяина этого кабинета, но зла на него не таит. Он извлек из нагрудного карманчика очки, одно из стекол которых оказалось выдавленным, и так, прижмуривая «невооруженный» глаз, ознакомился с телеграммой, вчитываясь в каждое ее слово.

При этом генерал не собирался скрывать того, какое впечатление производит на него составленный рейхсмаршалом текст.

— Ну, если вы, господин рейхсмаршал, решили, что текст должен быть именно таким!.. — наконец пожал он плечами, почти пренебрежительно откладывая листик на краешек стола. — То это, конечно, ваше право…

— Что вам в ней не нравится? — без тени обиды поинтересовался Геринг. Он и сам был не в восторге от своего чистописания.

— Если мне, солдату, позволено будет сказать так, как я думаю…

— Считайте, что позволено.

— Эту телеграмму будет читать не только фюрер, если, конечно, она к нему попадет, ее будут читать историки. Вот почему я считаю, что телеграмма, составленная в такой ответственный момент Герингом, рейхсмаршалом Герингом, должна быть несколько иной. Это должна быть, — он замялся, пытаясь найти достойное определение, но, так и не найдя его, выпалил: — Это должна быть телеграмма, составленная… Герингом!

— Видите ли, генерал, я не знаю, когда эта телеграмма попадет в руки историков и попадет ли вообще. Но что уже сегодня она окажется в руках Бормана и Геббельса, которые будут вчитываться в каждое ее слово точно так же, как вчитываетесь вы, — это я знаю наверняка.

— Нетрудно предположить, — согласился Коллер.

— И я знаю, как именно они будут пытаться истолковывать ее.

— Согласен: Борман будет читать ее с гневом и ненавистью. Я достаточно много времени провел в главной ставке фюрера, чтобы не знать, что собой представляет этот человек. И как он ненавидит вас, причем никогда не пытался скрывать этого от меня, вашего личного представителя в ставке.

— Вот видите…

— Не вижу! — по-солдафонски выпалил генерал. — Все равно телеграмму фюреру следовало составлять значительно жестче, — заупрямился он, — и с чувством собственного достоинства. Напоминая о нем не столько фюреру, которому плевать на достоинство любого из нас, сколько, Борману, которому, замечу, тем более на это наше достоинство — наплевать.

Совершенно запутавшись в его «унтер-офицерской» логике, Геринг лишь раздосадовано посопел.

— Так что, прикажете переписывать ее, что ли? — мрачно уточнил он.

— Готов приказать, во имя вас и нашего общего блага.

— Теперь уже некогда этим заниматься; — отрубил

рейхсмаршал, даже забыв при этом одернуть своего подчиненного. — Коль уж мы решились — значит, решились. Майор Инген, возьмите текст и проследите, чтобы его немедленно передали в ставку фюрера. Как только появится ответ — сразу же ко мне.

— Все-таки решили передавать… — неопределенно как-то проговорил адъютант, глядя при этом не на рейхсмаршала, а на генерала Коллера, словно рассчитывал на то, что генерал решится задержать его передачу, чтобы основательно переписать.

— И не стану пересматривать это свое решение.

— Но и бездеятельно ждать ответа — тоже нет смысла, — молвил генерал, — мы зря теряем время. Во все оставшиеся в зоне досягаемости наших средств связи воинские соединения и управления гау [52] следует направить радиограммы или письма за вашей, подписью, в которых уведомить, что власть в стране находится теперь в ваших руках. Нужно немедленно отправить сообщение о том, что вы принимаете на себя командование всеми сухопутными силами рейха.

52

Гау — административная единица, сравнимая с областью.

— Зачем? Я ведь всего лишь канцлер. И потом, я никогда не командовал сухопутными соединениями.

— Да германцы давно забыли смысл этого понятия — «канцлер»! — резко возразил генерал. — Зато хорошо помнят, что страной руководит фюрер. И вы, если мне не изменяет память, стали правопреемником и представителем фюрера.

— В общем-то вы правы, — неуверенно признал Геринг. Причем слишком уж неуверенно. — Но ведь я никогда не командовал сухопутными соединениями, даже полкового уровня.

— А фюрер ранее ими командовал?

— Нет, но он был… фюрером! — Геринг вдруг мысленно увидел перед собой агента фюрера по особым поручениям Отто Скорцени. Вот кого не хватает сейчас в этом кабинете и в его нынешней свите — обер-диверсанта рейха!

Геринг слишком хорошо знал, что происходило в здании Верховного командования вермахта на Бендлерштрассе в Берлине 20 июля 1944 года, после покушения на Гитлера. Как знал и то, что подавить путч фюрер поручил именно ему, Скорцени.

— Взбодритесь, рейхсмаршал. Не надо излишних философствований. Поступить вы сейчас должны так же, — хитровато улыбаясь, убеждал его генерал Коллер, — как, сместив в декабре 1941 года со своего поста главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала Вальтера фон Браухича, поступил сам Гитлер.

Лоб Геринга зашелся крупными извилистыми морщинами. Он пытался вспомнить и понять, о чем идет речь, однако давалось ему это слишком трудно.

— Помните, что фюрер заявил тогда пораженным его решением генералам?

— Напомните, генерал.

— Он заявил: «Кое-как руководить операциями может каждый. Задача же главнокомандующего сухопутными войсками в том, чтобы воспитать сухопутные войска в национал-социалистском духе. Я не знаю ни одного генерала сухопутных войск, который мог бы выполнить эту задачу, как я того требую!»