Сучья кровь
Шрифт:
— У тебя есть старые игрушки? — спрашивал у Наташи Женя.
— Мишка.
— Хорошо. Приезжай на конечку шестого автобуса. Бери мишку. Будем совмещать интересное с неприятным.
И они прибивали мишку гвоздями на крест, втыкали крест в кучу мусора и фотографировали. Наташа привязывала между деревьями верёвку, а Женя рыл на берегу пруда червей, и потом они вместе вешали их на прищепки, и опять — фотографировали.
Не сказать, чтобы Ксен был забыт. Напротив, оба помнили про него отчётливо, хорошо. Иногда ходили туда, где он лежал. И старались — рвали из себя что-то наружу, как будто пытаясь отомстить за него.
— Ты бы хотел переспать со мной? — спросила как-то Наташа.
— Нет, — после некоторого раздумья с тяжёлым лицом ответил Женя. — Ни за что.
— Да я стебусь. Я просто вчера вибратор купила.
Положили вибратор у какой-то лесной норы, направленным вовнутрь; сфоткали. Посмеялись. Фрейда обсудили.
Это была быстрая, жестокая жизнь — между ними двумя.
И, что странно, за Женины снимки начали платить.
Даже Витя признал.
— Чёрт с тобой, — сказал он, держа в руках Женины деньги. — Как-то ты всё же попал. Угадал законы. Интуиция у тебя хорошая. И талант, стало быть — есть.
— У меня сегодня первое представление, — сказал он и затянулся сигарой. — Придёшь?
— Во сколько?
— В семь. Чехова, «Иванов».
— Приду. Обязательно приду.
Витя всё же доучился. Закончил университет. Получил диплом. Пока что — как актёр. Сразу же поступил на режиссёра. Устроился в театр сразу после выпускного, всё лето репетировал. И вот, выступает!
— А кого играешь?
— Доктора молодого играю, — похвалился Витя. — Доверили.
— Оправдаешь доверие?
— Ну, это посложней, чем «Избиение червей» будет. Но постараюсь. Роль вызубрил уже наизусть, от зубов. Это главное — роль знать. Как Энтони Хопкинс. Он знал роль — и потому мог играть. Потому мог импровизировать немножко. Такие мелкие, странные штучки — например, лектор никогда не моргает. Этого не было в сценарии, это его задумка. Такая вроде бы малюсенькая деталь, а какой эффект!
— В общем, ты рассчитываешь стать знаменитым…
Витя засмеялся.
— Этого я пока не обещаю. Но вот с «избиением червей» я завязываю — точно.
Это было около трёх лет назад, здесь же, на кухне.
— Избить человека хочется. Побить, чтобы и ему легче стало, и мне. Вот тебе, Женя, разве не хочется? — спрашивал Витя, потягивая трубку. Так всё это и началось.
— Хочется, — сознался Женя. Тогда ещё патлатый, в косухе, не Женя, а металлист ЖЭК. — Только не избить, а убить. Ну, то есть, избить до смерти. Такая ненависть к людям иногда берёт, что кажется, если кого-нибудь не убьёшь, то сам удавишься однозначно. Завалить его на землю и бить, бить, ударять со всей дури каким-нибудь тяжёлым предметом, пока это кровавое мессиво шевелиться не перестанет.
— Да нет, не так! Не как Раскольников. Просто побить, побить человека, в назидание ему.
— А я бы — до смерти избить хотел.
— Уй, злой ты. Молодой и злой. Ну ничего, пройдёт скоро.
Женя никогда так никого и не ударил. А Витя уже два с лишним года назад, окровавленный, валялся
— У меня есть медик знакомый. Сейчас вызвоню, — быстро сказал Женя.
Медик грубо выматерился, вколол морфина, а потом достал пулю. Это было страшно, дрожали руки, и казалось — чёрт подери, чёрт подери, по грани человек прошёлся.
— По грани, — сказал медик, — ты прошёлся. Ещё три-четыре сантиметра вниз, а там подключичная вена и артерия. Ты не то что до дома, ты бы и метра не прошёл. Завтра мазь привезу и перевязку сделаю. Недели две из дома не выходи. И по дому особо не ходи. Лежи лучше.
— А я одному из них кастетом по яйцам прошёлся, — со слабой улыбкой сказал Витя. — Он-то уже точно никакую шваль в мир не породит…
— Воспитатель… — пробормотал Женя.
— Я уже отвоспитывал своё, — покачал головой Витя и снова затянулся сигарой. — Хватит их палкой бить. Пора со сцены красоту показывать. Великое и вечное.
— Это потому что ты университет закончил наконец?
— Нет. Не поэтому.
Несколько дней назад Витя ехал в троллейбусе, и к нему подошёл незнакомый парень. Сел рядом, долго в лицо смотрел.
— Эй, — тихо сказал он. — Я тебя знаю. Ты наших отпи…л.
Витя нащупал кастет, осмотрелся.
— Не, не, не парься, — заторопился парень. — Всё нормально, отвечаю.
— Нормально?
— В натуре, тебя искали, долго. Потом забили на это. А я тебя запомнил. У тебя в руке книжка была: Пушкин. Я пришёл домой и нашёл у мамки такую. Ну, не такую, но тоже: Пушкин. Я подумал: если ты нас пятерых замочил, то что это за книжка такая?! Читал, читал — х…я полная, но местами интересно. Мамка ещё других книжек дала. Ну я читать начал. И в школке что задают — тоже читать стал. Даже предку сказал: я, батя, учить Пушкина хочу. А он мне говорит: пошёл на х…й, в магазин за пивом пошёл. А я говорю, сам иди, а я учиться пойду. Тварь я, б…дь, дрожащая, или кто? И батя мой ох…л.
— Ты учишься?! — изумился Витя. — Ты читаешь?!
— Вот школку заканчиваю… Думаю дальше учиться, а не в технарь, как все остальные. Сложно, конечно, но я, как только устаю учиться, на батю смотрю и думаю: фигли, не стану я такой сукой.
Не стесняясь, Витя вдруг обнял парня и расцеловал его, в обе щеки расцеловал и заплакал.
— Мне главное не побить было, — сказал он, гася сигару. — Не побить, а чтоб они запомнили: у человека, который был сильнее их, в руках Пушкин был. Сила — в книжке. И, Женя, чудо-то какое, запомнили. Я всё думал: мечтатель я и дрянь, а вот, оказалось же: всё-таки народ соображает, когда его бьют.
— По-твоему получается, сейчас опять соображать перестанет. Раз ты в отставку уходишь…
— Не перестанет, Женя. Я своё семя посеял. Теперь буду на другом поле трудиться. Если хоть один задумался, хоть один человеком стал, Человеком… Не ахти каким, пускай, но стал! Хочет стать! Хочет! А мне и того хватит: пускай и один. Главное — есть, есть он, этот один. А там, может, где и другой, и третий. Я в Человека поверил, Женя.
Женя улыбнулся.
В автобусах теперь поставили автоматические компостеры, и кондукторы исчезли. Женя иногда думал — куда, куда ушли эти странные уроды? Чего они делают сейчас, убогие, ничтожные… Кому они нужны? Кто им платит? Вымерли или попрятались?…