Сучья кровь

Красильников Сергей

— Зачем ты в церковь ходишь?… — ошарашенно спросил Витя.

— Не перебивай. Бога они придумали, и заповеди. Сами придумали. Кто-то написал. Сказал — от Бога. Поверили: заповеди-то про добро. Первые три — чтобы нерушимость Бога поставить. А дальше, семь — для удержания социума вместе. Чтобы не забывали, что есть добро, а что — зло. Это уже сейчас мы их как часть мира воспринимаем — потому что с глубокого детства навязывают. Но это чужое. Потому что вещи это неестественные, в природе их нет. Вещи эти людьми придуманы для выживания. Потому что, если добро будешь делать, полезное для окружающих, социум укрепишь. От хищников защита.

Еды больше. Дети, размножение. Как муравьиная семья, только умнее. У муравьёв добра нет, у них инстинкты. Если бы муравьи добро и зло открыли, они бы уже давно миром правили…

— Ты ведь не можешь вырваться из социума, Наташа. Это, если глубже посмотреть, конечно, правда, но так уж мы устроены…

— Не перебивай! Я не договорила. Послушай вот что: добро и зло — это рудимент. Ру-ди-мент. Остаток. Когда мы из воды на сушу вылезли, мы ведь долго от неё отучались. Лягушки с тритонами там и застряли. А когда на двух ногах ходить начали? Вначале ведь разные болезни, искривления костей, давление кровяное в лёгких и мозге меняется. Но тоже привыкли. Когда мы социумом стали, нам это добро и зло надо было. А сейчас — мы уже не стадо. Нам надоело быть вместе. Структура общества поставлена на таком высоком уровне, что мы часто забываем даже, что мы — социум. Начинаем думать, что независимы. Мы сейчас уже каждый сам по себе жить стремимся. И скоро мы пошлём к чертям. Всё пошлём к чертям. И Бога. И добро. Всё, всё к чертям, Витя! К чертям!

Разбитый бокал и пиво по столу. Белый Витин платок, ворчание официантки. Туалет. И он проводит по щекам руками, холодной водой лицо ополаскивает.

Холодная вода.

Тёплые, живые, сильные руки…

— Ксен?..

— Успокойся. Ты в психушку хочешь?

— Н-не хочу…

— Тогда делай, что я скажу. Прекрати наркоту с Ксеном жрать — раз. Прекрати в церковь ходить — два. Тургенева почитай — три. Займись трудом — четыре. Лучше — физическим трудом. Это лучшее лекарство.

— Откуда ты знаешь? — мокрая, некрасивая Наташа обернулась на Витю всей своей размазанной косметикой. — Один ты в своём уме, получается?

Витя молча вытер руки бумажным полотенцем, натянул белые перчатки и вышел из туалета.

— Я опоздал немного… — растерянно сказал Толик, в одиночестве сидевший за столом. — Там пробки… Застрял.

— Не было там пробок, сучья твоя кровь. За компом ты игрался.

Витя накинул плащ, взял трость и ушёл.

Женя проснулся у Ксена дома, на кухонном диванчике.

Рута лежала под столом и не двигалась, но не спала. На столе валялась разбитая Наташина фотография, на полу — окурки и трубка Ксенова, через которую он траву и гашиш курил. Холодильник открыт, и из него вода на пол стекает.

— Загрустишь тут, да, Рута? — скептично заметил Женя и достал сигарету. Рута не отреагировала.

В кухню вошёл Ксен, держась за голову. Женю не то что бы проигнорировал, а вообще даже не заметил. Подошёл к раковине.

— Голова… Голова-то как болит… — произнёс он.

Женя затянулся сигаретой.

— Ксен… И больше ничего не мог сказать. Сигарета выпала из руки на колено.

— Ксен…

Ксен молча стоял у раковины, наклонив голову под холодную струю воды.

— Ксен, ты…

Сигарета прожгла штанину, и маленький свирепый огонёк впился в ногу, но Женя даже не почувствовал.

— Ксен, у тебя из затылка… — дрожащим голосом произнёс он. — Ксен…

У Ксена из затылка торчала рукоять кухонного

ножа. Ксен весь был в крови. Как всегда дома, голый по пояс, в джинсах, в тапках, и все джинсы — в чёрных пятнах, всё тело — в кровавых линиях, шея вообще… И голова, голова, вечно больная голова Ксена, а в голове — нож.

«Ещё бы она не болела» — почему-то некастати подумал Женя.

После этой мысли шок исчез.

— Наташа, «скорую»! — заорал он, вскочив с дивана. — «Скорую», «скорую»!

Прошёл год.

II

Почему он умер? Женя часто думал об этом. Почему, почему именно он?

Время задаёт нам вопрос. Кажется, что каждое время задаёт свой вопрос, но если посмотреть глубже и шире, всё-таки время всегда всем только один вопрос задаёт. Некоторые на него отвечают. Некоторые отвечают и ошибаются.

Он просто не смог ответить.

Что это был за вопрос? Да бог его знает. Один Бог, наверное, и знает. Для себя Женя позже сформулировал его так: почему люди не могут жить по-человечески? Почему люди не могут быть Человеками? Настоящим — Человеком. Которому руку подашь и пожмёшь: Человек! Почему все такие неплохие люди, но никто не может Человеком быть?

И сам же себе отвечал: не к тому готовятся, стало быть. Точат ножи, мечи, надевают кольчугу. Готовятся выйти на дорогу и демонов рубить. Готовятся зло изводить, зло снаружи, в мире и зло внутри себя. К битве готовятся. А битвы нет. И войны никакой нет. Каждый сам себе в голове её рисует — и битву, и войну, и врагов, и всё остальное. А есть вот что: сложное, гигантское, многоуровневое болото. Выходишь, начинаешь мечом махать, а рубить некого. В болоте стоишь, и вязнуть начинаешь. Медленно так, незаметно тонуть. И доспехи гниют, и меч ржавчиной покрывается, и глаза какой-то тоской подёргиваются. А когда увязнешь с головой, на следующий этаж болота проваливаешься. Смотришь наверх — вылезти уже ни черта, кажется, не получится. Сверху неба нет, никакого неба над тобой, а только мутная вязкая жижа предыдущего болота. Смотришь вниз — а там уже ноги по колено в новое болото ушли.

— Почему же… Почему же ты не вылез?.. — спрашивал Женя. — Почему не карабкался, не барахтался в этом болоте…

Снова осень, эта холодная мелкая мошкара дождя с небес, и могила. Женя принёс пачку сигарет. Наташа букет цветов положила. И всё.

Она стояла в стороне; положила цветы и сразу отошла от могилы. Смотрела вдаль, в пустоту, сквозь медленно опускающиеся листья. Красные, оранжевые и жёлтые кленовые листья.

Наташа отвечала на этот вопрос по-другому, чем Женя. Да и вопрос у неё, наверное, был другой. Но тоже отвечала. Мучения годовалой давности закончились для неё открытием сучьей крови, и она поставила точку — как это умел делать Толя.

Сучья кровь. Рабская кровь.

В древние времена люди отобрали среди себя тех, кто мог похвалиться лучшими генами. Лучшими наборами генов. Лучшим материалом для естественного отбора. Отобрали и поставили над собой, чтобы кто-то вёл стадо. Контролировал. Кого-то, кто может жертвовать и решать. Кому можно доверить судьбы.

И культивировали веками. Культивировали этот род, кровь пастырей. Потому, по её мнению, браки разрешались только между представителями высших сословий, без каких бы то ни было домесей — чтобы сберечь царскую кровь. Средневековье. Древний Рим. Греция. Египет.