Суд идет
Шрифт:
Дмитрий сел на койку и подавленно проговорил:
— Оля, и все-таки ты что-то таишь от меня.
— Зачем ты меня мучаешь? В чем я виновна? Почему ты не веришь мне? — Упав на колени перед Шадриным, Ольга прижала руки к груди. — Я ни в чем не виновата! Откуда ты все это взял?
Дмитрий встал с койки и испуганными глазами смотрел на Ольгу, словно видел ее впервые.
— Поклянись, что ты говоришь правду!
— Клянусь жизнью! Клянусь нашей любовью! Клянусь мамой, что я ни в чем не виновата!
Дмитрий
— Митя, за что же меня посадят? — В глазах Ольги колыхался холодный ужас.
— Мне страшно говорить тебе об этом.
— Нет, нет, я хочу знать все!
— Тебя привлекают за соучастие в хищении государственного имущества… Так об этом пишут в обвинительном заключении.
Ольга с трудом проговорила пересохшим ртом:
— Но ведь ты же знаешь… Ты же мае веришь, что я ни в чем не виновата!.. Неужели так можно?!
После некоторого молчания Шадрин тихо спросил:
— А деньги, Оля? Казенные деньги ты никогда из кассы не брала?
Ольга молчала, испуганно глядя на Дмитрия.
— Вспомни хорошенько.
— Деньги? — Взгляд Ольги беспомощно заметался по стенам, вся она в эту минуту показалась Шадрину виноватой, беспомощной.
— Да, да, деньги из кассы?
Спотыкаясь почти на каждом слове, Ольга рассказала, как в прошлом году она по совету Лили на несколько часов взяла из кассы казенные деньги, с тем чтобы их тут же возвратить. Она их вернула, но было уже поздно. Об этом узнал директор универмага и заставил написать объяснительную записку.
— Зачем понадобились тебе эти деньги? И почему так много?
— На пальто, — робко ответила Ольга и, смущенная, отвернулась от Шадрина.
— На какое такое пальто? Что-то я до сих пор не вижу на тебе нового пальто…
— Я отрез купила, а сшить не успела… Ты же сам знаешь, какое старенькое мое пальто…
То, чего Шадрин больше всего боялся услышать от Ольги, он услышал, и это привело его в смятение. Голос его прозвучал неуверенно:
— Старенькое?..
А сам думал: «Пальто… Не может она из-за пальто пойти на такое… Все-таки что-то она недоговаривает… Но зачем ей скрывать это от меня?..»
Шадрин неподвижно стоял посреди комнаты и немигающими глазами смотрел на дверь, обитую тряпьем.
— Деньги мы сразу же вернули, — как бы оправдываясь, проговорила Ольга. — Это может подтвердить сам директор.
Шадрин долго смотрел на по-детски невинное лицо Ольги и думал: «Нет! Она не может сделать того, в чем ее обвиняют».
Ольга расслабленно прильнула к Дмитрию и, нежно, с мольбой глядя ему в глаза, прошептала:
— Я знаю, пока я рядом с тобой, со мной ничего не случится. Ты ведь сильный, ты заступишься за меня.
Зная, что слова его причинят новую боль любимому
— Просить мне некого. Дело Анурова веду я…
Ольга отшатнулась от Шадрина и замерла. В лице ее не было ни кровинки. Казалось, что жизнь в ней замерла.
— Я не должен был говорить тебе всего этого, но… вот видишь, Оля… Пойми меня и будь мужественной… Я верю, что все будет хорошо. Но сейчас… сейчас… — Дальше Шадрин не мог говорить. — Завтра утром тебя должны арестовать.
При слове «арестовать» Ольга задрожала всем телом и сильнее прильнула к Дмитрию.
— Митя! Ты пошутил? Ведь пошутил, правда?.. Ты же не допустишь этого? Мы с Лилей ни в чем не виноваты… Я уверена, что ты сделаешь так, что эта грязь не коснется нас с Лилей. Ведь ты же следователь…
— Сейчас это сделать очень трудно, почти невозможно.
— Митенька, я умоляю… Я знаю, ты не допустишь!
Дмитрий неуверенно прошелся по комнате и прислонился спиной к стене.
— Ты должна сказать мне всю правду. Пусть даже самую горькую…
Ольга подавленно молчала, не спуская глаз с Дмитрия. А Шадрин продолжал:
— Чтобы даже попытаться оградить тебя от ареста, я должен совершить преступление. Вы с Мерцаловой попали под такой тяжелый камень формальных улик, что снять его с вас пока никто не сможет…
Ольга встала и, сгорбившись, пошла навстречу Дмитрию, придерживаясь рукой за стену, точно боясь упасть.
Она не говорила, а горячо, исступленно шептала:
— Но ты-то… ты-то веришь, что я не совершала никаких преступлений? Ведь ты-то знаешь, что меня не за что сажать в тюрьму… Скажи, ты веришь?!
— Я верю… Но я…
Ольга не дала ему договорить.
— И ты допустишь, чтобы меня арестовали? — Голос ее оборвался. В испуге она смотрела на Шадрина и видела его теперь совсем другим, таким, каким когда его не знала. И ей было страшно от этого.
Губы Дмитрия плотно сомкнулись и побелели. Сведенные изломы бровей разделились глубокой складкой над переносицей. В эту минуту ему хотелось встать на колени перед Ольгой и разрыдаться. Он произнес глухо:
— Я сам писал постановление о твоем аресте.
— Ты?! Ты писал, чтоб меня арестовали?! — Руки Ольги в испуге взметнулись и замерли на груди.
— Да, я писал…
Продолжительный звонкий смех затопил комнату. Но это был смех истерический, после которого или сходят с ума, или теряют сознание. Этот смех испугал Шадрина. На глазах Ольги выступили слезы. Она пыталась что-то сказать, но не могла, не было сил. Она только хваталась руками за грудь, за пылающие щеки и никак не могла подавить в себе приступ безумного смеха.
— Оля! Успокойся… — Дмитрий подошел к Ольге.