Судьба чемпиона
Шрифт:
Они разошлись давно, ей было двадцать три, ему двадцать восемь. Однажды утром после очередной пьянки мужа Ирина ему сказала: «Выпьешь ещё одну рюмку, я от тебя уйду». Два года Костя не брал в рот спиртного; он в это время кончал заочный институт физической культуры. Но однажды Ирина уехала в экспедицию — на полгода. Костя не удержался, выпил. Затеял скандал, попал в милицию. Его уволили из армии. Печальную эпопею Ирина узнала ещё там, в экспедиции. И написала мужу: «Своего обещания не забыла. Ты свободен. Устраивай
Это было жестоко, но как она считала, справедливо.
Изморось рассеялась, и женщина вновь увидела силуэт человека. Да, конечно, это был он, Константин.
— Здравствуй! Варя ждет телеграмму, а ты вот... сама.
С минуту стояли молча.
— Поцеловать-то себя позволишь?
Поцеловал ее в щеку. Взял чемодан, и они пошли. У порога дома поставил чемодан, в дом не вошел.
Ирина сказала:
— Через час приходи, если хочешь. Вместе встретим Новый год.
На крыльцо выбежала Варя.
— Мамочка! Родная. Прилетела!
Кинулась на шею матери, а та подхватила ее, внесла в дом.
— А папа? Он тебя встретил?
— Встретил, доченька, спасибо. Ну, что он, как живет?
— Будто бы не пьет. Мам, ты об нас соскучилась? Не езди больше в экспедицию. А?..
— Что же ты мнешь мою прическу, дурочка.
Подошла к окну, раздернула шторы.
Ветер отнес дождевую тучу к Азовскому морю, и новогодняя ночь засияла звездами. По степи, обозначая рядки домов, потянулись нити неярких красноватых огней. Так в пору страдных ночей светятся на полях фары тракторов и автомобилей или на море огни рыболовецких шаланд. Иной человек и смотреть не захочет на степь. Да ещё ночью, в ненастную погоду,— что за невидаль? Где тут задержаться глазу?.. Зато же как много говорят окутанные полумраком бесприютные дали Ирине.
— Что отчим? Как вы с ним? — приглушенно, словно боясь нарушить тишину, спросила Ирина.
Варя ответила не сразу и неохотно:
— Я люблю папу.
— А Михаил Игнатьевича? Он порядочный человек. Да, да, доченька, он хороший. А ты, Варюха, невестой стала.
— Мам, а Михаила Игнатьевича переводят в Ленинград. На повышение. Он будет директором объединения. Надеюсь, и тебе там найдется место?
— Конечно, доченька. Мы будем жить в Ленинграде.
— А папа? Он мне обещал. Он клятву дал — бросить пить.
— Хорошо бы, да только я уж не верю. Клялся он — и не однажды.
— А мне вот ни разу не давал обещаний. Я верю, мамочка. Отец у нас хороший и — сильный. Он чемпионом был!
— Был, доченька, был. Я тоже верю, хочу верить. Он же и мне не чужой.
Грачёв постоял с минуту у крыльца и направился было к гостинице, но тут из-за угла дома выкатила машина, и шофер, высунувшись из кабины, перед самым носом Кости взмахнул рукой:
— С Новым годом!
И потом, приглядевшись, добавил:
— Я думал, Петр
— Грачёв моя фамилия.
— А-а... Слышал. Петр Ефимович говорил.
В слабом свете, лившемся из окон дома, Грачёв не мог разглядеть его лица, не сразу сообразил, что громоздящаяся на голове копна — не что иное, как из меха рыжей лисы шапка, а черное кольцо у рта — вислые гуцульские усы. Шофер был изрядно пьян и тревожно озирался, ища кого-то глазами.
— Подарки директору привез. Вон елка в кузове, ящики, мешки, банки... Позови Петра Ефимовича.
Достал из кармана листок.
— Подпись нужна. Все чин по чину, сдал из рук в руки. Ефимыч нужен — он тут заправила.
— Да ты в дом войди.
— В дом? Не, не надо. Мне мой шеф, председатель колхоза, сказал: Ефимычу все сдай, а то, если сам директор увидит, назад отошлет. Не любит он наших подношений. А Ефимыч — ничего, он все примет. Он у них вроде завхоза. И ключи от погреба у него.
— Что за председатель? Откуда ты?
— Ах, голова! Чего добираешься! Ищи Ефимыча — и все. Подшефные мы — из колхоза.
Грачёв взошел на крыльцо, позвонил. Вышла Варя.
— Мам, дед Мороз приехал! Елку привезли!
В накинутой на плечи шубке вышла на крыльцо Ирина, кивнула шоферу:
— С Новым годом!
— Мам, смотри, что нам Григорий Максимович прислал! Там елка, а вон арбузы. Пап, принеси арбузы. И мед, и виноград.
И когда Грачёв втащил в дом дубовый бочонок с медом, два арбуза и ящик с виноградом, Ирина подала ему ключи, сказала:
— Пожалуйста, сгрузи все в погреб и сложи там как следует.
Говорила торопливо и как-то суетно, нетерпеливо взмахивала руками, словно в кузове лежало что-то нечистое, от чего надо поскорее избавиться.
В бочке было килограммов пятьдесят меда, Грачёв едва взвалил ее на плечи, а когда вышел из дома, машина стояла у ворот гаража. Ирина попросила и бочку с медом отнести в погреб.
— Открывай гараж, там и погреб.
Через всю усадьбу Грачёв тащил бочку, чувствуя через ткань плаща и своего единственного костюма холодящую влагу. Ему и вообще нехорошо было сознавать себя в положении грузчика, человека для мелких поручений, готового исполнить любую просьбу хозяев. «Хозяева!» — слово обидное и унижающее.
Открыл гараж — здесь стояли две новеньких «Волги». Одна Очкина, другую, белую, он подарил жене года два назад в связи с присуждением ей звания доктора геолого-минералогических наук. Тогда у них были ещё хорошие отношения.
— А ну, дайте мне ключи!..
Из-за спины протягивал руку неожиданно появившийся Петр Ефимович, старик с неприятным визгливым голосом. Он служил дворником соседнего двенадцатиэтажного дома и по соглашению с Очкиным наблюдал директорскую усадьбу, обихаживал сад, подметал дорожки.